Особый дар

Но мать уже снова сияла. Ведь это впервые после окончания школы он собирается пригласить кого-то к ним в дом.

— Ты так симпатично тут все оборудовала, — сказал он совершенно искренне. Простая синяя дорожка на лестнице, белые стены — все это отличало их дом от соседских, и он знал: сюда вложено немало ее труда. В каждой комнате — одна какая-нибудь обивочная ткань с красивым узором. Повсюду связанные из тряпичных жгутов коврики. Отец этого всего не замечал, а вот Тоби замечал. И раздумывал над тем, насколько иной была бы ее жизнь, родись она в другой среде. Ее тонкий вкус художника сказывался во многом, только не в одежде: одевалась она довольно убого. Во-первых, на наряды у нее оставалось слишком мало денег. Во-вторых, она вкладывала душу только в творения своих рук, а о собственной внешности заботилась мало.

К тому времени, когда они снова вернулись в кухню, мистер Робертс успел проснуться.

— Надо бы спрыснуть твой приезд, — сказал он, — Когда ты являешься, нам всегда охота выпить на радостях.

— Тогда мне лучше приезжать пореже, — сказал Тоби, глядя, как отец достал полбутылки виски. — Не то я вас разорю.

Мистер Робертс поставил на стол кувшин с водой и два стакана. Миссис Робертс не пила: то был единственный след воспитания, полученного ею в методистской семье. Просто говорила, что запах спиртного ей неприятен. Мужчины уютно расположились у камина, потягивая виски.

Уютно, подумал Тоби. Вот это точное слово. И что бы ему ни уготовила судьба, вряд ли он где-нибудь будет чувствовать себя так уютно, как тут, дома. Какой я есть, такой и есть. А вот надо ли это показывать другим — еще вопрос. Но сейчас его обволакивало тепло семьи, тепло камина, тепло виски, и он был доволен. Будет ли он доволен всегда, он и сам не знал, а в общем, какая разница? Тоби жил мгновением — теми радостями, какое оно могло ему дать.

У себя в спальне он сразу же заснул мертвым сном. Но до того, как закрыл глаза, успел заметить, что простыни пахнут лавандой. Как это похоже на мать — вот этот последний, завершающий штрих…

3

Друзья пили кофе в колледже, у Тоби в комнате. Час был поздний. Красавец Эйдриан по их просьбе толковал библейское изречение. «Грех не вменяется, когда нет закона»[6], но рассуждения его были настолько туманны, что ни Боб, ни Тоби ничего не могли понять. А кончив, Эйдриан сам признался:

— Все это, конечно, совсем не просто.

— Еще как непросто, черт подери, — беззлобно ругнулся Боб — А вообще-то все это дело далекого прошлого.

— Ты мне такого не говори, — вмешался Тоби. — Вся история — дело прошлого. В том-то и беда.

— Почему же беда? — удивился Эйдриан.

— Да потому, что невозможно разобраться, кто же говорит правду, — разве что решишься верить самоновейшим историкам. Они, как-никак, располагают всеми источниками.

— Нравится мне святой Павел, — задумчиво проговорил Эйдриан. — Хотя вообще-то он мало кого привлекает.

— А мне не нравится, — объявил Боб. — Он к птицам неласков. А что бы мы делали без них? — Тут он перевел разговор на политику. Речь зашла о событиях в Тибете.

— Боюсь, что тибетцам придется очень скверно, — сказал Эйдриан наставительно, с пастырской улыбкой.

— Ну, не знаю. Вряд ли им может быть хуже, чем теперь. Это надо же, пьют чай с маслом!

— Не могу с тобой согласиться, — возразил Эйдриан. — У некоторых нет ничего — ни чая, ни масла.

— Крепкая дисциплина в стране — вот что им нужно, всем этим ламам.

— А я не так верю в преимущества дисциплины, как ты.

Боб с Эйдрианом все спорили и спорили, и Тоби начал терять терпение. Ему хотелось разузнать о салоне миссис Феррарс, но спросить об этом Эйдриана никак не удавалось. Он встречался с Мейзи уже несколько раз, однако дело все еще не продвинулось дальше прощального поцелуя; нет, она, видно, не из тех, с кем можно запросто переспать. Но с неделю тому назад он поймал на себе ее взгляд, исполненный, как ему показалось, самой откровенной любви. А вот готов ли он к роману с ней? Тоби и сам не знал.

И вдруг Эйдриан выложил на стол свою козырную карту. (Он нипочем не пошел бы ею, если бы Боб не донял его спором о Тибете.)

— А я ездил на субботу и воскресенье в Хэддисдон.

— Где это — Хэддисдон? — спросил Боб.

— Почему вдруг именно ты? — вырвалось у Тоби, и этим он невольно выдал себя.

Лицо Эйдриана стало удивленное.

— Но я же тебе говорил, моя мама знакома с матерью Мейзи.

— Ну, и как там?

— Очень симпатично. Дом ее неизменно открыт для всяких литературных светил.

— А сама она что собой представляет?

После некоторого размышления Эйдриан ответил:

— Это личность.

Более подробные характеристики как-то не давались ему.

— Вот как, — бросил Боб без всякого интереса. Яркие личности не привлекали его: он предпочитал иметь дело с людьми заурядными.