Особый контроль

Оставались, таким образом, только участки, отведенные под игротеку и танцплощадку. Это было в самой гуще второй очереди, но Лаптев твердо решил не ожидать полтора месяца.

Валентин Семенович придумал простой ход: ничего не делать. Списки по координатному принципу в основном составлены, а что не сделано, так и Бог с ним. Если объявятся родственники, то, — Лаптев представил, как импозантно он все это обставит, — укажет место, и останки будут извлечены. Люди будут уверены, что перезахоранивают именно “своих”; и кто там сможет что разобрать, если прошло полвека и такой грунт?

Оставалось аккуратно обмозговать только одно: как поступать с костями, которые будут оставлены под технологическими площадками. Договариваться со спецкомандой, чтобы потом, в последнюю очередь, когда площадки освободятся, или же просто забыть?

— Ну вот, — поднял голову Кочергин, — в основном все. И вы просили карбид?

— Да, и еще сварщиков, два экскаватора и четыре бульдозера… — быстро выпалил Валентин Семенович.

Виктор поднял руку с загнутым Пальцем и выразительно посмотрел на Лаптева.

— Нет, но действительно нужны газосварщики, экскаватор, бульдозер… О машинах я уже не говорю… — просительно сказал Валентин Семенович.

— Завтра с обеда могу выделить бульдозеры. И сварщиков с карбидом. Экскаватор — только с понедельника, и то… Ясно?

— Хорошо. Я постараюсь…

— И учтите, — предупредил Кочергин, — у меня сдельщики, чтобы они без зарплаты не оставались.

Лаптев прижал руку к сердцу и покивал — не подведу, мол; а потом спросил:

— Пьют — сильно?

— Не очень, — в первый раз улыбнулся Виктор, — а ваши?

Имелись в виду кладбищенские рабочие. Лаптев так и понял:

— Слов человеческих нет! Их же разбаловали — ну знаете, родственники покойных; так теперь вообще не работники, а вымогатели какие-то стали, только тем и спасаюсь, что за место свое они держатся…

— Сварщики — это понятно, — сказал Виктор, уже окончательно поднимаясь и выбирая способ вежливо прервать беседу, — а бульдозеры вам зачем понадобились?

— Как зачем? — искренне удивился Лаптев. — Не вручную же грунт планировать! И, кстати, хорошо, что вспомнил: не подскажете, где взять эту штуку, ну такая болванка, чтобы старые стены рушить?

— Обратитесь в наш трест, — бросил Виктор, направляясь к дверям.

Но вдруг замедлил шаг и, чтобы как-то оправдать внезапную остановку, спросил:

— А это-то вам зачем?

Лаптев, недоуменно глядя Виктору в спину, принялся объяснять, что на территории кладбища есть еще старая часовня и ее тоже почему-то поручили сносить коммунхозу…

Кочергин его не слышал.

Загораживая проход, у самой двери стояли и угрюмо смотрели на него три прозрачных, подобных какому-то завихрению воздуха, человека.

Один был в буденовке и неловко пригнанной длинной шинели, второй, тощий, с непокрытой головой — в темном костюме с манишкой и длинным кашне вокруг тонкой шеи, а третий — в расстегнутой кожанке, сапогах и галифе; за широкий ремень, стягивающий гимнастерку, засунута кожаная фуражка с порванным козырьком.

Сердце екнуло.

Спустя мгновение Кочергин опустил глаза, сцепил зубы и медленно, как сквозь глубокую стылую воду, прошел к выходу.

И на самом пороге обернулся.

Лаптев, не поднимая глаз, быстро черкал что-то в еженедельнике. Прозрачные фигуры стояли неподвижно, и только старший, в кожанке, молча погрозил Кочергину кулаком.

Это продолжалось какое-то мгновение, а затем синяя наколка на кулаке — перекрещенные якоря — растворилась в пространстве.

Фигуры исчезли.

Прикрыв дверь, Кочергин пошел, все убыстряя шаг, по исполкомовским коридорам и лестницам вниз, на стоянку…

ГЛАВА 5

“Однако редеет моя команда, — подумал Белов, оглядывая выборных, — хорошо вояки работают. Опять же техника…”

В ровном лунном свете жирно блестели зубья ковшей экскаваторов. За ними, приткнувшись друг к другу, стояли все шесть самосвалов, целый день курсировавших на Солонцы и обратно.

Выборный комитет редел, почти каждый день кто-то отправлялся на новое место. Оставалось совсем немного тех, кому Василий полностью доверял. Вот и сегодня как раз пришла очередь добросовестного старичка-юрисконсульта…

И сегодня же Василий окончательно понял, что в течении дела, процесса переселения — процесса, на принятии которого настояло в свое время большинство кладбищенского общества и Василий взялся исполнять решение, — назрело нечто.

Впрочем, заметил это не только он.

Еще не понимая ни размера, ни источника, ни самой сущности новой опасности, особым своим чутьем души ощутили, что произошло нечто, затрагивающее их последние интересы.

Не все удалось уловить из исполкомовского разговора самому Василию и его спутникам: не оформилась еще лаптевская мысль в слова, в решимость к действию, в готовность к поступку, которая и есть — с некоторой точки зрения — сам поступок. Не все удалось, но предчувствие породило тревогу и вызвало небывалую настойчивость:

— Я уверен, я требую даже, Василий Андреевич, — говорил Приват, хватая его за пуговицы кожанки, — чтобы немедленно посоветоваться с графом Владиславом Феликсовичем.

Василий пожал плечами и насупился.