Особый пассажир (ЛП)

В глазах появилась та самая злость, которую я украдкой заметила в момент встречи его и Архарова. Только сейчас к этому добавился ещё и лихорадочный блеск безумия.

Как я раньше могла это пропустить? Как одержимость могла спутать с настойчивостью?

— Я в-видела человеческую голову, ты снял лицо с Присыпки?! — От страха из глаз текли слёзы, я даже не пыталась их остановить.

Да, я предупредила своих, что еду к Максиму, но адрес не додумалась сообщить. Меня даже волновало не то, что может сделать со мной этот псих, а насколько больно это будет. Я не умела терпеть боль, даже от удара локтем начинала плакать. И вот, мы с ним наедине в тёмной квартире, а в открытой комнате так и остались головы или лица с закрытыми глазами. От этого всего мне было плевать, что ему от меня надо было и что он скажет сейчас. Я просто хотела домой.

Максим сидел в кресле напротив и некоторое время всматривался в моё заплаканное лицо, даже, казалось, выглядел удивлённым, а потом засмеялся. Лучше бы и дальше сверлил меня безумным взглядом, от смеха стало ещё страшнее.

— Это маски, тупица, — наконец, отсмеялся он, — силиконовые маски.

— К-какие маски?

— Не было никакого Леонида, я был Леонидом. А это маски, крепятся на кожу клеем.

— Господи, зачем?!

— «Господи, зачем!» — Передразнил он фальцетом, — ты на самом деле ничего не поняла?

— Откуда мне знать, что в твоей больной голове?!

Вырвалось быстрее, чем я успела подумать. Как обычно.

Максим окаменел. Сейчас он был похож на свои маски — такой же неживой, производящий ужас. Я тоже застыла, встрепенулась лишь тогда, когда он медленно поднялся со своего стула и направился ко мне.

— Максим, извини, — начала сбивчиво шептать, глядя снизу верх, — я не этого хотела сказать, я…

— Заткнись!

От обаятельного паренька, который дарил мне розы, не осталось и следа. Сейчас надо мной возвышался выродок, замахивающийся ногой в мой живот. Всё произошло за долю секунды, я пыталась, правда, пыталась защититься хоть как-то, но почувствовала адскую боль в солнечном сплетении, вызвавшую глухой стон.

Хотелось сделать вдох, но при первой же попытке по всему телу разлилась волна острой боли.

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — Удары сыпались один за другим. Максим уже не разбирал, куда бьёт. Мне всё же удалось свернуться хоть как-нибудь, лишь бы живот прикрыть. От стяжек на запястье появились порезы, губа разбита, левый глаз залило кровью. Рёбра болели беспощадно, но хуже всего пришлось всё же лицу. Я его почти уже не чувствовала.

— Ну Сеньк, зачем же было меня так злить, глупыш? — Максим присел возле меня на корточки и очень даже аккуратно взял меня за подбородок, где слёзы смешались с кровью, — ну не плачь, малышка, я не люблю слёзы, — он убрал мои спутанные волосы с лица, прошёлся большим пальцем по разбитой скуле, заставляя меня неосознанно поморщиться от боли, — тебе отвратительны мои прикосновения?

— Нет, нет, — прозаикалась я в ответ на его шипение, — просто слегка болит.

— Хочешь сказать, я виноват?

— Нет, извини…

Максим ещё сильнее сжал моё лицо и впился своими мокрыми, холодными губами в мои, залитые кровью. Если до это мне было страшно из-за боли, то сейчас стало страшно… сама не знаю из-за чего. Казалось, что я в кошмарном сне, и не проснуться никак. Меня трясло от боли, когда он всё сильнее сжимал моё наверняка изувеченное лицо, трясло от отвращения, когда он слизывал кровь с какой-то маниакальной одержимостью.

— Представь, что ты растёшь в полной нищете, среди ублюдков, готовых продать тебя за бутылку. Всё своё грёбанное детство я чувствовал, я знал, что это не моя жизнь, — в его жестах появилась какая-то театральщина. Я перестала пытаться фокусировать взгляд на нём: он то расплывался, то раздваивался, отчего начинало подташнивать, — и знаешь, так и есть.

Мне было всё равно на его историю, честно. Но я хваталась остатками сознания за его голос, чтобы не провалиться в темноту окончательно. В голове пульсировала лишь одна мысль: что случилось с Марком? Только спрашивать Максима об этом я боялась. Боялась услышать плохие новости, или боялась новой вспышки гнева — я не знала. Лишь бы всё с ним было хорошо.

— … да, ты не ослышалась, Бедин бросил мою мать, когда узнал, что та беременна мной. Боялся развода со своей стервой. Видите ли Архаров ему как сын, о котором он всегда мечтал. Как сын, понимаешь? — Закричал он, подлетев ко мне. Я моментально сжалась в клубок, но, кажется, бить меня Максиму уже не хотелось, — а я тогда кто?! Я не жил, а выживал! Все эти годы! Марку велосипед на шестилетие, а я помогал тётке на базаре в мороз. Марку миллионы на его бизнес, а мне пришлось в театре загибаться за гроши! Ему всё сходило с рук, абсолютно всё! Как только Бедин увидел меня впервые, он меня выгнал. Выгнал! А под Архарова дочь свою положил, мою сестру!

— П-почему так пахнет детской присыпкой? — Как только заговорила говорить, из запёкшейся ранки на губе вновь начала сочиться кровь.

— Маски крепятся на лицо гримерским клеем, — вполне спокойно начал объяснять этот садист, — сам клей тяжело с лица сходит. Присыпка помогает.