Особый приказ

Умов покосился на «дудочку». Прибор, которому никогда и ничего не мерещилось, показал слабые возмущения магии. Ничего сверх нормы, с обычной поправкой на близость пущи. Иван понаблюдал за лесом еще немного; он мог себе это позволить, пока за рекой смотрели еще двое бойцов. За пару минут волшебник не уловил ни одного странного звука, ни единого подозрительного движения. Иван два раза крякнул, подавая условный знак — все чисто. За второй дозор, стоявший дальше от пущи, Умов волновался куда меньше, чем за лежащих в десятке саженей от него солдат, которые чувствовали то же самое, что и волшебник.

* * *

Дождь не унялся и ночью. Капли мерно стучали по навесу, успокаивая, вгоняя в сон. Умов вытянулся, насколько ему позволяло пространство, и прикрыл глаза. Перед ним возникло лицо Никиты Бронникова. Спокойное, будто человек приценивался. Таким оно было, когда Бронников посмотрел на Федьку: угодливость на пару мгновений слетела с его лица.

Он так и остался в душе сыном купца, понял Умов. Несмотря на другую жизнь и другие знания, Бронников так и не осознал себя человеком из служилого сословия. Молодой Умов для него был не просто магом более высокого ранга, а прежде всего дворянином, который снизошел до купца. Засыпая, Умов успел подумать: не оказался ли он сам таким же Бронниковым, но уже для своего выпуска?

Старый волшебник отвез Ваню в столицу в середине января. Квартал магов поражал. За стенами кремля виднелись здания и повыше, но они были далеко, а эти каменные строения, высокие, в целых четыре этажа, совсем рядом. Поначалу Умов вглядывался в каждого человека, на котором было хоть что-то синее. «Кто это?» — пытался догадаться мальчик, видя очередного прохожего в цветах магов. Воображение и книги подсказывали ему, кем могут быть эти люди и какая сила им может быть доступна. Но скоро Умову надоело угадывать. Могущественных волшебников, о которых ходят легенды и рассказывают сказки, на этих улицах было как-то многовато.

Это уже потом Иван узнал, что действительно интересные вещи находятся в крепостях волшебников, а не в столичном квартале. Позже он выяснил, что молодые колдуны, водившие детей с невероятно важным видом, на самом деле троечники. Со временем его представления и взгляды менялись, но один урок, выученный в самый первый день, остался с ним на всю жизнь. В поместье он был единственным и неповторимым. Сколько бы отец ни требовал с него, как бы он его ни гонял, другого сына у Михаила Умова не было. Здесь же таких, как он, собралась целая палата.

— Построиться! По-стро-ить-ся! — надрывался старичок. — Тише! Встаньте вдоль стены, я кому говорю! Вы не играть сюда пришли! Оставьте мешки, никто их не унесет!

Дети один за другим замолкали и вставали в ряд у стены. Кто-то, одетый попроще, смотрел на сердитого старика со страхом. «Он в синем, — подумал Ваня, разглядывая сутулую фигуру с козлиной бородой и оттопыренными ушами. — Неужели и он тоже волшебник?»

— Слушайте внимательно, — заговорил старик чуть спокойнее. — Сейчас вы будете по одному проходить в палату. Здесь никто не шумит. Сидите тихо и ждете своей очереди.

Ваня уселся на лавку и добросовестно принялся ждать. Сначала пройдут дети бояр, потом уже дворянские дети, да и в их списке он не первый. Ваня не выпускал из рук свитка: он знал, что рекомендация от волшебника гораздо важнее мешка с его пожитками. Мальчик по фамилии Бекасов, которого вызвали первым, исчез за дверью, и в коридоре повисла настороженная тишина. Через несколько минут позвали второго. Из палаты никто не вышел. Дверь закрылась со звуком, напоминавшим Умову чавканье. Дети тихо переговаривались. Крестьянские и купеческие дети сбились в кучу в одном конце коридора. Умов на них почти не смотрел. Его внимание занимала тяжелая дверь, из-за которой не доносилось ни единого звука.

Что может ждать за этой дверью? Что от него потребуют? Не колдовать же. У него нет никакого дара, но волшебник говорил, что это не помеха. Но если не колдовать — то что тогда? Ваня не знал. Он был здесь один; остальные знали не больше его и почти все точно так же нервничали. Умов глядел, как дети по одному проходят в палату и хотел только одного: чтобы поскорее уже пришла его очередь.

— Умов! Иван, Михайлов сын! — дверь отворилась, и из палаты донесся голос.

Ваня вскочил. Сделал шаг. Вспомнил, что не взял мешок. Схватил его за лямку и на негнущихся ногах пошел вперед.

В палате горел яркий свет. Волшебные огни сияли под потолком. В отличие от свечей, их свет был ровным, белым и холодным. Большую часть комнаты занимал длинный изогнутый стол. Четверо мужчин в синих кафтанах сидели по одну сторону, старик с козлиной бородой — сбоку от них. Ваня боковым зрением заметил еще одну неясную фигуру сбоку-сзади, но что-то ему подсказывало, что в ту сторону оборачиваться не надо.

— Иван Умов, Михайлов сын явился, — произнес он заученную фразу.

— Подойди ближе и дай грамотку, — сказал старик.