«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Ключевым, несомненно, остается вопрос о соотношении подобной проблематики со сферой собственно политического, со структурами власти. С этой точки зрения, конечно, можно говорить о крахе буржуазной революции. Разве не здесь немецкая буржуазия определенно поступилась своими подлинными интересами? Один из подходов к этой проблеме заключается в рассмотрении, можно ли в действительности вообще говорить о буржуазии, будто она захватывала власть и перестраивала государство и политику по своему образу и подобию. Интересовавшие нас концепции объединяло предположение, зачастую имплицитное, что материальные достижения буржуазии должны привести к сознательному установлению буржуазных институтов и «-измов»: парламентаризма, либерализма, демократии. А если этого не произошло, то, очевидно, что-то пошло не так. По нашему мнению, подобный взгляд едва ли находит параллели в исторической реальности Англии, Франции, Америки, да и чего бы то ни было еще. Буржуазия в европейских странах обычно становилась доминирующим классом (что не то же самое, что правящий класс) отнюдь не героическими способами и не путем открытой политической борьбы. Ее реальная сила — а не только поверхностное присутствие в культурной жизни — была укоренена в капиталистическом способе производства и в гражданском обществе, в сфере имущественных отношений, в главенстве закона, в жизни общественных объединений и т. д. Возможно, эти институты с бóльшим правом заслуживают обозначения «буржуазная революция». Подойти к проблеме с этой стороны, под иным углом, нежели предполагает представление о буржуазной революции как о моменте политической турбулентности, значит перефокусировать внимание с краткосрочных политических схем на более долговременные изменения, с мотивов исторических деятелей на последствия их действий. Помимо прочего, это поможет нам контекстуализировать мысль, что неудавшаяся буржуазная революция 1848 года была решающим событием (или несобытием) недавней истории Германии. Кроме того, полезно было бы поставить под сомнение причинно-следственную цепочку «буржуазия — либерализм — парламентаризм — демократия», которая предполагает, будто бы эти явления сами собой и при этом совершенно логично вытекают одно из другого. Мы уже отмечали, как два рецензента инстинктивно использовали одну и ту же фразу «парламентско-демократические западные государства». Можно процитировать бесчисленные примеры подобного словоупотребления. Однако стоит лишь разорвать связь между буржуазией как классом и какой бы то ни было конкретной формой государственного или политического выражения интересов, как целый ряд допущений, касающихся несостоятельности немецкой буржуазии, в перспективе будет нуждаться в пересмотре. Следует ли усомниться в других звеньях этой цепи, мы обсудим ниже.

Стремясь расширить понимание буржуазной революции, мы, однако, вовсе не пытались представить описание немецкого буржуазного общества вне политики [144]Не стоит отождествлять буржуазную революцию с переходом политической власти к буржуазии, и в той же мере справедливо, что буржуазные политические стратегии (менее всего в XIX веке) не могут быть сведены к всевластию ценных бумаг и укреплению законности. Мы определенно должны принять в расчет влиятельную идею или скорее даже риторику «прямого действия»: представление о политике как о театре, о политической активности как о драме. Франция может считаться locus classicus самопонимания буржуазии в таком ключе, но подобные представления существовали и в Великобритании, Германии и других странах. Возможно, как это ни парадоксально, подобные идеи имели особую значимость именно для Германии, где сравнительно позднее развитие буржуазии определенным образом способствовало усилению ее не только общественного, но и политического самосознания. Поэтому мы в этой книге обсуждаем два параллельных событийных ряда. Наряду с тихой буржуазной революцией в экономике и общественной жизни существовал и набор более специфических публичных и политических притязаний буржуа. Как мы пытались показать несколько вразрез с общепринятым мнением, многие из этих целей были формально достигнуты примерно к 1870 ‐ м годам. В то же время эти два рода достижений — менее заметные на уровне материально й и социальной жизни, более очевидные на политическом уровне — были не равны друг другу. Первые показывали единство и силу буржуазии, подкрепляя ее притязания на статус «всеобщего класса». Последние выявляли внутреннюю разобщенность и слабость буржуазии, противореча заявлениям, будто бы этот класс представляет интересы общества в целом. Мы попытались подробно рассмотреть значение и последствия этого расхождения, возникшего не в последнюю очередь из ‐ за неудач политической и конституционной реформы в период м ежду объединением Германии и Первой мировой войной.