Из хлева прибежала Алиса. Ильмар встал, взял торбу со снедью.
— Сынок, не ходи! Останься!
Ильмар, понурив голову, молчал.
— Послушай, детка, — сказала Эрнестина, — никуда не ходи.
Затем она в нескольких словах изложила, как следует поступить, чтобы Ильмару перемены переждать дома. Мысль ее была совсем проста, и, посмотрев на измученное лицо матери, Ильмар сказал:
— Ладно, я останусь.
Алисе трудно было говорить кому-либо неправду, Петерис тоже не отличался умением ловко лгать, и неприятную задачу — ввести в заблуждение Эльвиру — взяла на себя Эрнестина.
Когда Эльвира вышла из своей комнаты за тазом и водой — она на кухне, как остальные, не умывалась, — Эрнестина стояла у плиты. И, как обычно, вежливо ответила сдержанно поздоровавшейся Эльвире, затем попросила помочь поставить большой котел с картошкой. Не успела еще Эльвира отпустить дужки котла, как Эрнестина бесстрастно заметила:
— Ильмар сегодня утром ушел. К чужим. Можете быть довольны. Это в том случае, если его не схватят на дороге. А схватят, так все равно скажет, откуда идет. Ведь он не взрослый мужчина.
Эльвира ополоснула таз, налила из ведра воды, зачерпнула еще теплой из котла, чтобы подлить, и только тогда, уже от своих дверей, ответила:
— Не я заставляла его бежать, прятаться и уходить теперь.
— Так чего же в истерику впадали?
— Я? В истерику?
— А кто же?
Эльвира, возмущенная, отвернулась, а Эрнестина спокойно добавила:
— Если уж говорить о том, кто кого заставлял, так и вас никто не заставлял селиться здесь.
И Эрнестина с почти безразличным видом повернулась к ней спиной.
В обед, когда Алиса налила в тарелку супу и Диана отнесла его матери, Эльвира отослала суп обратно. Алиса не выдержала и понесла тарелку сама.
— Ты прости маму, что она так сказала.
Эльвира ответила не сразу.
— Чего тут еще прощать или не прощать. Только теперь я вижу, какими бессердечными бывают люди.
— Милая Эльвира… Кушай же!
— Нет, спасибо.
Алиса все-таки суп оставила, и Эльвира на этот раз его не отослала. Когда после обеда уже вымыли посуду, на краю плиты появилась пустая грязная тарелка.
На другое утро Эльвира попросила кусок хлеба и чего-нибудь попить, и Эрнестина, только что затопив плиту, дала именно то, что она просила: ломоть сухого черного хлеба и кружку кваши. Эльвира, ехидно посмотрев на Эрнестину, подчеркнуто поблагодарила.
— Не обессудьте, — ответила Эрнестина.
Эльвира при ней же принялась грызть сухой хлеб.
Из хлева пришла Алиса.
— Масла возьми!
— Нищей масло не полагается. Даже в доме родного брата.
Алиса кинулась в кладовку, поставила перед золовкой масло, творог, мясо.
— Сейчас сварю кофе. Или молока вскипятить?
— Спасибо, не надо. Если не жаль, так намажь ломоть в дорогу.
Эльвира надела свое лучшее платье.
— Куда ты пойдешь?
— Тебя это не касается.
Эльвира вернулась уже вечером. И никому не сказала, где была.
После таинственного похода прошли три дня, и в «Виксны» вкатила легковая автомашина, рядом с шофером, одетый в форму, сидел Фрицис. Эльвира бросилась мужу на шею, повела в комнату и заперла дверь. Диану отослали на двор.
Через полчаса дверь отворилась.
— Мы уезжаем.
— Куда?
— Туда, где не будем ни у кого мешаться под ногами.
— В Германию?
Эльвира молчала.
— В летнем пальто! Скоро зима!
— Другого у меня нет.
Алиса подошла к шкафу и достала свое зимнее пальто.
— Что ты делаешь? — воскликнула Эрнестина.
— У нее же нет пальто.
— А у тебя есть другое?
— Мамочка…
Эльвира оценивающим взглядом осмотрела пальто и сказала:
— Вообще-то носить еще можно.
Затем она поблагодарила за подарок.
— Алиса, милая! Ты в самом деле добра ко мне. Я никогда не забуду этого.
Несмотря на спешку, состоялось нечто вроде прощальной трапезы, и между миской картофеля и тарелкой с мясом Алиса поставила бутылку самогонки.
— Может быть, мужчинам захочется.
Фрицис был из тех, кому, чтоб охмелеть, много уже не требуется. На этот раз пили из рюмок, и уже после третьей серьезное лицо Фрициса смягчилось. Напряжение, царившее в последнее время между родственниками, ослабло. Эльвира тоже стала печально улыбаться.
— И мне, братец, налей капельку на прощание!
Эльвира, морщась, выпила.
— Вы знаете, что Рига пала?
Этого в «Викснах» еще не знали, и Фрицис подробно рассказал об очередном разгроме немцев. Помолчали.
— «Родимая»… — тепло сказал Фрицис, глядя на выпитую до половины бутылку.
— Может, захватите одну с собой? Сейчас принесу, — предложила Алиса.
— Это было бы очень мило.
Наступила минута расставания. Эльвира поднесла к ресницам носовой платок.
— Ну, братец! Да хранит тебя бог. Нам, наверно, уже больше никогда не свидеться.
— Ну, так счастливо!
И Петерис невольно поднес к глазам большой палец.
Внезапную влагу смахнула ладонью и Алиса.
— Я твоему сыну никогда зла не желала, и мне больно, что так получилось, — сказала Эльвира, прежде чем поцеловала невестку.
Эрнестине она подала руку.
— Теперь ваш дом будет чист.
Но никаких слов в свое оправдание она не услышала…