Осоковая низина

Когда Алиса, помыв ноги, наконец повалилась на постель, ее охватило смешанное чувство страха и радости, и, чтобы не вскрикнуть, она впилась зубами в подушку.

Прошел еще один совсем обычный счастливый день: не случилось ничего плохого.

Воскресный день. На стол поставили сахарницу. В будни кофе пили несладкий.

— Позови дедушку! — велела мать.

Криш стоял посреди двора и, замерев, слушал.

— В Пинской церкви звонят. Ветер с той стороны.

Алиса тоже прислушалась, но так ничего и не услышала. И никакого ветра не почувствовала, все застилал туман, сосны рядом на пригорке будто оцепенели. А вот деду в воскресные утра всегда слышался далекий колокольный звон.

— Иди, дедуня, завтракать!

Поели тихо, без лишних слов.

До полудня Алиса пасла коров, затем привязала их на небольшом клеверном поле. Туман тем временем рассеялся, ярко засияло солнце, к небу все выше поднимались только что родившиеся облака, Алиса нарвала на краю поля маргариток и понесла Ильзе, подруге детства и юности; вот уже год как та покинула этот мир.

К кладбищу Алиса привыкла с малолетства. То, что другим детям двор или улица, Алисе — кладбище. Только обогнуть пригорок, пройти молодой лесок — и ты попадаешь в необычный, таинственный мир. Развлечений у девочки мало, и Курситисы пускали ее на все похороны, едва на кладбище зазвонит колокол. Они с Ильзой, дочкой кладбищенского сторожа, не только присутствовали на всех погребениях, но также пели и плакали вместе с близкими покойника, особенно если это был ребенок, молодой человек или же если в тот день красиво говорил пастор. Ильзе было известно, где кто лежит, каким был человеком, как похоронен.

А теперь Ильза сама там лежала. Лишения и болезни военных лет свели Ильзу в могилу. Может, она заболела бы чахоткой все равно, потому что была хрупкая, долговязая, с худыми руками и ногами, сутулилась, будто ее одолевали непосильные беды. Никогда Алисе не забыть ее серых задумчивых глаз, казалось заранее предчувствовавших близкое небытие.

Алиса сходила вымыла банку, наполнила водой, сунула в нее маргаритки. Затем взяла спрятанные в ближайшем кусте грабли и разровняла песок вокруг могилы.

Домой Алиса вернулась печальная и рассеянная, но все уныние сразу улетучилось, едва увидела на клубничных грядках мать. Алиса быстро повязала передник и взяла миску. Мать выглядела усталой.

— Иди отдохни, я соберу!

— Тут и собирать-то уже нечего.

Клубника на рынке становилась все дешевле, и Эрнестина решила из остальной сварить варенье. Особенно много не наваришь — лавочники безбожно подняли цены на сахар, до двадцати восьми рублей за фунт.

Какое-то время работали молча. Затем Эрнестина заговорила:

— Когда же все это кончится?

— Что, мама?

— Ну, эти ненадежные времена, вся эта жизнь…

Эрнестина опять задумалась о той поре, когда Курситисы жили в городе, занимали просторную квартиру в отдельном доме, держали горничную, звали на обед гостей.

— Когда-нибудь опять все будет хорошо.

— Не верится что-то.

Мать и сама не любила вспоминать о благополучном прошлом, после этого портилось настроение, и дочь в таких случаях старалась отвлечь ее. Эрнестина вскоре замолчала; Алиса как могла проворно трудилась.

Воскресенье промчалось почти незаметно, оставив чувство усталости и легкого разочарования. Наступил вечер. Густав забрался спать на сеновал над хлевом, поближе к скотине. Алиса видела, как отец втащил за собой лестницу, закрыл слуховое окно: от воров.

— Спокойной ночи, папочка!

— Спокойной ночи, — ответил с сеновала Густав, и слышно было, как брякнул железный крючок, на который отец закрыл люк.

Дедушка тоже лег. Только было непонятно, спит он или нет, на всякий случай Алиса прошла на цыпочках.

Мать при лампе штопала чулок. Зажженная летом лампа и керосинный запах непривычны Алисе.

— Закрой, детка, ставни!

В войну Густав смастерил дощатые щиты, прикрепил к стенам скобы, державшие поперечину. От столь крепкой брони, закрывавшей хрупкие стекла, возникало чувство надежности и становилось уютнее.

— Ложись спать!

— Не хочется.

Алиса открыла шкаф и достала с верхней полки стереоскоп и коробку со снимками.

— Что собралась делать?

— Немного посмотрю.

Эрнестина только покачала головой.

Алиса родилась и первые восемь лет жила вдали отсюда, в лесистых горах. На снимках была запечатлена страна ее раннего детства: в приисковом городке, где тогда жили Курситисы, они дружили с фотографом. Иван Никитич был фотографом не только по профессии, но и по призванию. Он увековечивал все, что казалось ему достойным внимания, делал не только обычные, но и стереоснимки, бывшие тогда в большой моде. Если прижаться лицом к бархатному ободку окуляра, снимки, благодаря четырехугольным линзам, оживают, обретают глубину и четкость, — кажется, вот-вот на озере закипят волны и в лицо ударят брызги. Но водяные капли неподвижно висят в воздухе, сверкают волны. Снимков было около сотни. Они воскрешали в памяти канувшее в прошлое, недоступное, оцепеневшее.