Осоковая низина

По дороге кто-то ехал. Паулина.

— Такая трагедия у нас впервые. Ну, что тут скажешь: всяк кузнец своего счастья.

Мужчины перешли через дорогу к Бруверису, принесли крепкую лестницу, обрезали веревку и спустили Ванага. Паулина раскинула солому, на которую уложили покойника.

Хоть Паулина и не верила в бога, она мертвеца перекрестила. Вилис Вартинь, вытянув лицо, снял шапку. Петерис тоже сдернул ушанку.

— Ну, теперь-то у него наконец будет покой. Никто сараю завидовать больше не станет. И с Бруверисом цапаться уже не придется, — сказала Паулина.

— Мог бы еще водочкой побаловаться, — добавил Вилис и большим пальцем вытер глаза.

Паулина уехала звонить полицейскому, Вилис остался подле мертвого друга, а Петерис отправился домой.

Ну и дурень, думал он. Земля своя была, не умел обрабатывать, вот и удавился. Банк теперь совсем за бесценок отдаст «Тилтини»: построек, кроме сарая, никаких, поля запущены, кустами поросли. Кто позарится? Бруверис? Он, сволочь, уже давно ждал этого.

И вдруг Петерис остановился точно вкопанный. Если бы ему теперь деньги!

В воскресенье швейную машину Эрнестины обычно отставляли в сторону и застилали скатеркой, на которой вышит древний замок с зубчатыми башнями. Эрнестина, повязав белый фартук, неторопливо подавала кофе и не без торжественности садилась за стол сама. Ильмар тоже вел себя серьезнее обычного, хотя не озорничал и по будням. В это воскресенье богослужения в гракской церкви не было, и Эрнестина после завтрака осталась дома. Летом она в таких случаях уходила на кладбище к Густаву, а сегодня полистала немного псалтырь, затем взяла роман о любовных злоключениях Гризельды и погрузилась в чтение — пока не надо будет стряпать снова.

На обед Эрнестина готовила особое лакомство — пончики. Ильмар, взобравшись на скамеечку, смотрел, как в горячем сале преображаются комки квашеного теста — вздуваются, превращаясь к замысловатые рожки с загогулинами.

— Мам, мам! Посмотри! — закричал Ильмар, показывая на причудливую фигурку. — Что это такое?

— Не могу отгадать.

— Петух госпожи Винтер!

Спустя некоторое время, когда все трое уже ели румяные, хрусткие пончики, макая их в клубничное варенье, отворилась без стука дверь и вошел Петерис.

— Добрый день.

Идиллическое настроение мгновенно исчезло. Петериса никто не ждал в этот день, он приезжал раз в две недели и в последний раз был здесь в прошлое воскресенье.

— Что-нибудь стряслось? — испуганно спросила Алиса.

— Дома? Нет, дома ничего не стряслось.

Петерис снял шубу, пригладил волосы, высморкал нос.

— Ванаг повесился.

Пока Петерис рассказывал о том, что случилось утром, Эрнестина вытерла Ильмару рот и встала. На кухне было только три стула.

Петерис сел, Алиса предложила ему пончиков. Он не успел дома поесть и теперь уписывал один пончик за другим. Чем меньше их оставалось в миске, тем печальнее становилось лицо Ильмара. Он тоже отошел от стола и издали наблюдал, как отец доедает последний пончик. Затем наступило молчание. Чувствовалось, что Петерис хочет сказать что-то очень важное, и Алиса позвала мужа в свою комнату.

— Ну как у нее с этими деньгами?

Эрнестина наказала Алисе Петерису про наследство не говорить.

— Сколько ей за дом этот досталось?

— Как, да разве…

— Эльвира написала, что продан.

Петерис смотрел на нее тяжелым пристальным взглядом.

— Ты хочешь попросить у мамы денег?

— Разве просить должен я?

Петерис покраснел.

— Коли за двадцать пять тысяч, то каждому, самое малое, по восемь досталось. На два участка Хромого хватит!

— Откуда ты знаешь, что так много?

— Эльвира написала, что столько просили.

Алиса лгать не умела и сказала, что дом продан значительно дешевле и что матери досталось лишь пять тысяч.

— Ты и в самом деле думаешь, что надо сейчас «Тилтини» покупать?

— Чего ждать? Пока другой купит? Где ты еще так дешево землю достанешь? И под самым носом!

— Ведь там нет никаких построек.

— Поставим. Как же другие поставили?

— Петерис! Проживем без этой земли!

— Ты-то проживешь. Ты сама теперь хлеб зарабатывать не должна, — бросил с обидой Петерис.

С тех пор как Алиса оставила «Апситес», прошло восемь месяцев и она уже успела отвыкнуть от гневных вспышек Петериса. Вконец растерянная, она пошла к матери и передала разговор с Петерисом.

— И не совестно ему! По какому праву они зарятся на мои деньги? Шайка разбойников, грабителей! Сейчас пойду и скажу ему это прямо в глаза.

Алиса оторопела.

— Мамочка! Нет! Пожалуйста, не надо! Прошу тебя, только не это!

Взяв себя кое-как в руки, Эрнестина сказала:

— Я совсем одна. Скоро стану старой. Когда не смогу заработать себе на хлеб, кто мне тогда поможет? Не думай, что пойду к вам! К твоему Петерису. Разве что к всевышнему.

— Мамочка…

— Когда он купит этот сарай, то в какой угол запихнет тебя? На что Петерис строить будет? Ребенок он, вот что. Деньги пускай в банке лежат, как лежали! Не понадобятся мне, останутся тебе. Не тебе — будут Ильмару. Но Петерис из моих денег не получит ни сантима!

Уходя, Петерис даже не закрыл за собой дверь. Дрожащими руками отвязал лошадь и, понурив голову, уехал.