Я не скажу, что мне так уж хотелось рассказывать про свое житье-бытье, но слово за слово я рассказал обо всем. И как работал на заводе, и как перебрался в привилегированный район глядящих и как женился. Романтическая история про свадьбу в море Наталье понравилась. Видя что, по сути, зла она на меня не держит, я попросил ее рассказать тоже, как она тут жила, ведь я абсолютно ничего не знал про жизнь в женской половине лагеря.
Начав еще с того момента, как ее перевели к нам Наталья довольно скомкано описала свою жизнь. Приехала, работала, ссорилась, мирилась с другими заключенными женщинами, потом перевелась в лазарет по просьбе Алины и вот теперь за больными ухаживает. Рассказала что, не смотря на постоянное общение с другими заключенными с мужской половины, она ни с кем ничего не закрутила. Что из всех желаний у нее только одно, скорее вырваться из лагеря. А так как срок у нее не маленький еще два года, то она и об этом старается не думать.
- Тяжело? - спросил я явную глупость.
- Без мужика тяжело… аж грудь ломит иногда, так хочется. - Смеясь и нисколько не смущаясь, ответила она. - А так терпимо. Здесь не такой уж тяжелый труд. Привыкнуть просто надо. В коровниках хуже значительно. Там в такую рань вставать надо… и стареют там быстро. Не зная, что спросить я осторожно сказал:
- Олега вспоминаешь? Грустно усмехаясь, Наталья сказала:
- Нет. - Подумала и поправилась: - Ну, бывает, конечно, но так чтобы часто нет. Хватает проблем, чтобы еще о мертвых думать.
- Понятно. - Кивнул я. Вставая, я сказал: - В общем, я буду к тебе заскакивать, мало ли что понадобится. Если что-то срочное на дежурке спросишь, меня вызовут. Я предупрежу…
Она посмотрела мне в лицо, и я отвел глаза. Не спеша и не медля, я вышел в коридор и прошел в палату. Поглядев на спящего в своих бинтах спасенного, я спросил у других лежачих:
- Как он?
Один из молодых да спелых, вечно косящий на боли в животе, лодырь каких мало, отчего я его и знал лично, подскочил к кровати и склонившись над пострадавшим сказал:
- Нормально, Артем Леонидович. Уже говорит иногда. Ночами только. Днем слова не вытянешь. Заинтересовано я спросил:
- А что говорит?
- Да бредит, конечно. Все бежать, бежать уговаривает… А проснется так молчит и только зенками своими смотрит и словно не на тебя, а мимо куда-то. Вошедшая в палату Наталья, сказала:
- Вот с ним да, мороки много. Накормить да напоить еще ладно. Но перебинтовывать его очень тяжело. А каждый день надо повязки менять. А как под себя сходит так перестелить кровать это просто каторга какая-то.
- Наташ, но мы же помогаем! - чуть обиженно сказал молодой симулянт.
- Ну, да. - Покивала Наталья, признавая заслуги парня.
В это время страдалец открыл глаза и разжал губы. Я еле различил его просьбу пить, и Наталья налила из графина на столике у окна в стакан обычной кипяченой воды. Поддерживая одной рукой забинтованную голову, она наклонила стакан к губам и держала его так, пока обгоревший не выпьет полностью. Потом, уложив его опять на подушку, она сказал мне:
- Теперь хоть по часам… через минут сорок можно бинты на паху менять, если не простыни.
Присев на корточки у кровати, я спросил, у смотрящих на меня из под повязок глаз:
- Ты меня понимаешь? Слышишь меня? Моргни.
Но пострадавший только глупо рассматривал мое лицо, ничего не говоря. Поняв безнадежность пока любых вопросов я воздержался от выяснения имени и вышел из палаты, попрощавшись с заключенными. Наталья проводила меня на крыльцо, и я сказал ей:
- Василий выйдет, попроси его, если домой придет разбудить меня. - Она кивнула и я, подумав, повторил ей: - В общем, держись тут и если что вызывай. Не стесняйся.
Что еще сказать ей, я не знал абсолютно, и просто побрел в сторону ворот прочь с административной части лагеря. Из дежурки у выхода мне помахал лейтенант и отвел ворота в сторону, позволяя мне выйти за КПП. Я даже не заметил его жеста и не ответил на него, что, наверное, показалось ему невежливо. Но я слишком был занят мыслями о происходящем.
Настя и правда не спала, не смотря на довольно позднее время. Ждала меня. Накормив нехитрым ужином из яичницы с помидорами она порасспрашивала куда я ходил, и я почти не соврал, сказав что навестил спасенного мной. Она удивленно спросила, неужели он уже говорит, но я отрицательно покачал головой и высказал предположение, что он и не заговорит нормально никогда. Абсолютно не реагирует на речь. Настя все еще чувствовала себя почему-то виноватой, что погнала меня на спасение этого человека. И сколько я ее не убеждал, что и сам бы полез, она твердила, что тогда бы она должна была отговорить меня.
- Настюш, не говори ерунды. Сумасшедший или нормальный… главное живой. Пусть живет. - В очередной раз сказал я и, взяв ее за руку, повел в спальню. Следующий день обещал быть не скучным. Мне предстояло заняться с одним из строителей, из заключенных, планировкой участков под застройку новыми домиками.