Осознание – 3

– Незначительные жертвы говоришь… Я такая же незначительная жертва. Меня поймали четверо грязных дезертиров, когда ваши разгромили колонну вывозившую детей из города. И неделю насиловали, когда им только вздумается. И не останавливались пока у меня там уже кровь с гноем не шли… понимаешь. Вот я да… Незначительная жертва. А еще у меня был мальчик, приятель, хотя конечно он никакой не мальчик. Он был солдат. Он мне помог сильно, он даже любил меня. Нет я не испытывала к нему ничего кроме симпатии и благодарности. Но когда пришло время мне помочь ему, я не смогла. Больше того я его обманула. Не хотя, не желая, жестоко обманула. Я обещала, что все будет нормально, а наутро его просто тихонько отвели к ямам, где свалены были тела его предшественников и так же тихо убили. Аккуратно прострелили голову. Понимаешь? Он тоже незначительная жертва. К черту вообще всю эту страну, если за обладание ей надо убивать тех, кто в ней живет. Понимаешь это геноцид нами нас же самих. И нет ни правых, ни виноватых. Тебе нравится то, что твое правительство ты выбрал сам? А меня и глядящие устраивали, которые давали всем работу и медленно, но верно строили страну. А вы что делаете? Вы ее опять уничтожаете.

– Но глядящие не имеют права на власть. Мы демократическая страна. – Попытался мне напомнить Стасик. – И то, что они узурпировали власть, это не значит, что свободные люди будут это терпеть…

– Правильно, вы свободные люди будете топить в крови всех и вся чтобы доказать какие вы свободные и как ненавидите тех, кто пусть своими методами, но делал больше чем вы, и страну не разбазаривал!

Я не поняла сама как сорвалась на злость и, поднявшись стремительно вышла вон. Я даже за свой кофе не расплатилась, хотя и надо было бы. Он нагнал меня только уже на выходе из ресторана. До входа в корпус надо было немного пройти пешком.

– Замерзнешь, – Сказал он, мне, протягивая свою куртку.

– Тут три шага. – Сказала я, отказываясь, и доставая из кармана брюк сигареты, прямо в холе закуривая.

– Я тебя провожу.

Я пожала плечами и вышла на снег и ветер.

Уже в холле своего корпуса я докурила и, потушив сигарету не обращая на Стасика внимания, стала подниматься к себе на этаж. Он шел за мной. Портье его не остановил и даже документы не спросил. Возле номера я повернулась к нему и спросила в лоб:

– Ты ко мне собрался что ли?

– А почему нет? – Спросил он и напомнил, что завтра выходной. – Просто, мне кажется, что тебе надо выговориться.

Я посмотрела ему в глаза и, кивнув, впустила к себе в комнатку.

Всю ночь мы с ним говорили. Точнее говорила я, а он слушал. Он очень внимательно слушал. Я рассказала ему про родителей, чьи тела я лично с соседкой вытаскивала из дома боясь, что он обрушиться. Я рассказала, как меня семилетнюю сикуху не могли никуда пристроить. Все было разрушено, никому я была не нужна, и единственное место, где меня хоть как-то приняли, был чудом уцелевший интернат в этом городе. Я рассказала, как в интернате до двенадцати лет терпела издевательства взрослых девочек. Как я просто от счастья плакала, когда их всех в один прекрасный день выпустили в большой мир, и я смогла пройти по коридорам и этажам интерната, никого и ничего не боясь. Я даже про своего первого парня, с которым мы сделали это в тринадцать лет, рассказала. Стас был жутко удивлен, что у меня все так рано началось, но пришлось объяснить ему, что в интернате все немного раньше до этого доходят. Никуда не денешься. Рассказала, как мы прятались с ним в бельевой и на чердаках соседних домов. Как я сама его бросила. Не потому что нашла лучше, а просто бросила и все. Я же не знала, что он так мучиться будет. Чуть в петлю не полез. Как я успокаивала его и даже какое-то время делала вид, что у нас еще все может наладиться. Рассказала, как нас в суматохе собирали в бега, когда волна шрамов катилась неостановимо к городу. И про артобстрел рассказала, когда и так изувеченный резонансными ударами город буквально сотрясался от взрывов. Как мы все кричали и плакали пока нас вывозили из под обстрела. И вроде же даже вывезли.