Странно, но страх после этого толчка немного унял мою злость от разговора с Альбертом. Я, больше никого ничего не спрашивая, прошла в контрольную комнату и, забрав сумочку, не прощаясь с замершим над пультом Альбертом, ушла вообще из терминала. Я пошла не к себе домой и даже не к Артему, которого я так хотела увидеть. Я пошла домой к Кате. Я долго звонила в дверь, даже не подумав, что та может быть спит. А она действительно спала. Открыв мне, она спросила чего я в такую рань к ней пришла, но пропустила. Пока я разувалась, вернулась в свою спальню и снова завалилась на кровать прямо в костюме, из которого так и не вылезла. Я тоже прошла туда и сев на край кровати спросила жестко:
- Ты, правда, уничтожила бы всех… если бы… если бы Андрея не поймали? Если бы не узнали что это он.
Катя, не поднимая головы от подушки, открыла глаза, и ее взгляд был абсолютно ясным. Разлепив губы, она сказала:
- Да. Наверное.
Я даже ничего не спрашивала больше, просто сидела, смотря перед собой. Какая-то странная апатия навалилась. Вот почему всегда так? Один день счастье настоящее, а второй день такой отвратительный, что все хорошее в тебе убивает.
Катя, кажется, преодолевая себя, тоже поднялась и села не далеко от меня. Тоже посмотрела на стену.
- Знаешь, как раньше было страшно? - Сказала она и пояснила: - Страшно такие решения принимать? Я ведь уже однажды отправила потоком массу людей в никуда. Наверное, так же страшно, как самой убивать. Но к этому, говорят, привыкают солдаты…
- Врут. - Перебила я уверенно: - Врут или притворяются. Убивать не страшно… Я с Серебряным говорила на эту тему. Он мне рассказывал, что просто надо преодолеть в себе барьер. Это не барьер страха. Это нечто другое. А потом преодолевать становится все проще все легче. А потом и вовсе не думаешь о том, что это живой человек, которого ты только что убил. Создается впечатление, что ты один такой уникальный. Я Серебряному верю. Он знает, о чем говорит. Катя поднялась с трудом, потянулась и пошла на кухоньку.
- Пойдем, кофе попьем. А то мне надо сегодня людей встречать, а я разбитая, нервная и злая. Там поговорим.
На кухне, отпивая горячий кофе, мы не столько говорили, сколько отдельными фразами общались:
- Но ведь это подло. - Говорила я и не надо было даже пояснять, что я имела ввиду.
- Ты просто еще веришь в идеалы. - Отвечала Катя, даже не показывая мне, почему к такому выводу пришла.
- Я думала вы другие. - Горько признавалась я.
- Когда я увидела вас… то тоже подумала что вы другие… - просто пожала плечами Катя.
- Но вот так ни за что?! - воскликнула я, и Катя усмехнулась.
- Они наши. Понимаешь. Ваш совет отдал их нам. Это тоже часть сделки. Ваше правительство признала их имуществом, которое может быть продано, куплено, уничтожено или перепродано. Не мы. Вы сами. А нам что, со своим уставом в ваш монастырь лезть? Или бороться здесь за права человека?
- Но почему вы тогда помогли им, а не шрамам?
- А шрамы, что лучше? Они вашим южным соседям обещали не просто землю, а со всеми жителями на ней. Зачем южанам просто земля? А вот жители да, им нужны. Так что все одного поля сорняки. И мы не лучше.
- Да. - Согласилась я. - Вы нисколько не лучше. Вместо того чтобы объяснить глядящим, что так нельзя поступать, вы с радостью принимаете их плату, за ваши страхи.
Катя, закурила, глядя на улицу, залитую ярким, совершенно не осенним, солнцем и спокойно сказала:
- Ты мне напоминаешь Альберта…
- А ему я напоминаю тебя. - Перебила я хмуро ее.