Для начала мы рассмотрим наш мозг. Одна из ведущих теорий нашей эволюции – ее автор археолог Ричард Клейн – утверждает, что мы стали “современными” в один миг и причиной тому послужила мутация, которая активизировала работу мозга, а это, в свою очередь, немедленно привело к формированию “современного” поведения. Это событие относится ко времени около 50 тысяч лет назад. Примерно то же утверждает и нейробиолог Фред Превич: он подчеркивает важность нейромедиатора дофамина в обслуживании творческого мышления и предполагает, что у человека критический уровень дофамина был достигнут около 80 тысяч лет назад, после чего эволюция быстро модернизировала поведение. К превеликому сожалению, у нас практически нет возможности проверить подобные гипотезы на ископаемом материале. Все, что у нас есть, – это форма черепа, виртуальная реконструкция его внутренней поверхности, откуда мы можем представить форму, внешнее строение древнего мозга и пропорции его частей. Но такая реконструкция ничего не скажет о скрытой работе нейронных сетей и потенциалах некогда живого мозга, и ничего о миллиардах слагавших его клеток. По ископаемым остаткам мы можем, однако, заключить, что в ходе эволюции увеличивался объем человеческого мозга относительно массы тела (это соотношение известно как индекс энцефализации, EQ). У ранних людей индекс энцефализации составлял около 3,4–3,8, и это включая гейдельбергских людей, у которых голова была примерно такого же размера, как у современных, но тело при этом крупнее. У более продвинутых людей, как, например, у наших африканских прародителей, живших 200 тысяч лет назад и раньше, или у неандертальцев, EQ был уже 4,3–4,8. А когда доходит дело до ранних современных людей из Схула и Кафзеха и до кроманьонцев, то их EQ оказывается уже 5,3–5,4.
На этом уровне EQ современного человека с тех пор и удерживается или даже чуточку уменьшается. Но для мозга, как и для многих других частей тела и органов, размер – это далеко не все. Чтобы настроиться на орудийную деятельность и речь, в мозге многое должно было поменяться. Вспомним, что для увеличения поверхности внешнего слоя коры (серого вещества, которое состоит из тел нервных клеток, связанных в плотную сеть) сформировались сложные складки и впячивания; таким образом, поверхность мозга получилась в четыре раза больше, чем у шимпанзе, хотя объем увеличился не настолько. Есть немало попыток тщательно изучить следы этих складок (извилин) и впячиваний (борозд) на внутренней поверхности ископаемых черепов, но такие следы почти всегда едва различимы, и их трудно интерпретировать. Вот, например, когда в прошлом веке исследовали подложный пилтдаунский череп, в нем усматривали множество обезьяноподобных признаков, но мы же теперь знаем, что это череп человека, причем жившего не так давно. Так что все измышления были желанными заблуждениями или просто фантазиями, я даже назвал эти старые работы френологией – было такое псевдонаучное направление. Но для изучения мозга у нас есть и другой подход, гораздо надежнее, чем искать следы борозд и извилин. Он ориентируется на пропорции разных отделов мозга, а их нетрудно получить на основе сохранной внутренней поверхности черепной коробки или по КТ-реконструкциям.
У человека значительная часть мозга приходится на кору. Она поделена в средней части на два полушария, правое и левое, несколько различные по своей специализации и соединенные между собой тяжами нервных волокон. Полушария мозга подразделяются на четыре доли, которые называются в соответствии со своей позицией относительно прилегающих костей черепа: лобная, теменная, височная и затылочная. Нам немало известно про функции, которые выполняют доли мозга. В целом роли распределены примерно так: лобные доли занимаются мышлением и планированием, теменные доли обслуживают движения и ощущения, височные участвуют в организации памяти, слуха и речи, а затылочные связаны со зрением. С нижней стороны сзади к коре примыкает мозжечок, он координирует и регулирует положение тела.