Останкино. Зона проклятых

— И ты, отродье?!! — задыхаясь от ненависти, взревел отец Евдокии перекошенным беззубым ртом.

Погоня была короткой, но такой долгой, будто каждый шаг убегающей от смерти девчушки мог вместить в себя не одну людскую жизнь. Он настиг ее ударом обуха в спину у порога избы, куда Евдокия бежала за спасением — к иконе Смоленской Божией Матери, что висела над лампадкой в углу светлицы. Сбитая с ног, девочка влетела в сени, гулко охнув, и на четвереньках поползла к спасительному образу. Когда она уже почти добралась до него, выкрикивая обрывки молитвы, послышался сдавленный смех…

Чуть ощутимое колебание воздуха от летящего вниз топора тронуло Евдокию по волосам, покачав пламя крошечной лампадки. Спустя вечность, полную отчаяния и жалости к покойной матушке, лезвие вгрызлось в беспомощную плоть ребенка.

Обожженное ужасом, сознание Васютина лопнуло. Враз наступила тишина. В тишине этой была какая-то новая жизнь, легкая и светлая. «Живу, живу, живу, живу», — трепетал его рассудок, стиснутый страшными воспоминаниями деревенской девчушки.

Тогда перед его взором возник двор, обнесенный плетеной изгородью, что стоял подле крепко срубленной избы. Он снова был наполнен яростной мужской бранью, сквозь которую прорывался умоляющий плач еще живой матери. И все повторилось, словно и не происходило с ним только что…

Повторилось и в третий раз, и в четвертый, снова и снова муча Васютина, который наматывал круги ада Евдокии на свою душу. Когда это происходило в пятый раз, сознание Кирилла пустило свои первые несмелые ростки. Уцепившись за образ Богородицы, оно старалось пробиться сквозь завесу чужого кошмара. На шестом круге он смог едва почувствовать себя. А на седьмом, когда обезумевший убийца принялся рубить жену, он отчетливо услышал: «Оля, Женька». С этого момента Кирилл стал собирать себя по крупицам, сперва ощутив желание уничтожить ублюдка с топором. Попав в последние минуты жизни Евдокии в восьмой раз, он уже знал, что произойдет дальше. Отстраненно видя происходящее, изо всех сил пытался выбраться из западни, силясь понять, кто он такой и кто такие Оля и Женька.

Лишь когда жестокая расправа стала повторяться в одиннадцатый раз, Васютин наконец смог разглядеть лица собственных жены и сына сквозь завесу кошмара. Сразу после этого его собственная жизнь понеслась перед ним яркими вспышками отрывочных воспоминаний, которые стали складываться в единую картину, заслонившую собой память девчушки. Собрав оставшиеся силы, он швырнул их на то, чтобы закричать. И стал рывками выныривать из адского забытья…

Очнувшись на двадцать девятой плитке, он с трудом выдавил:

— Боже, спасибо!

И ненадолго потерял сознание.

Придя в себя, Васютин понял, что лежит, свернувшись в комок. Осторожно распрямившись, так, чтобы не задеть соседнюю плитку, он несмело поднялся на ноги. Девчушка исчезла. «А ведь мог бы и вовсе не выбраться», — подумал он и с чувством перекрестился. Прислушавшись к себе, смутно почуял какую-то перемену, произошедшую с ним.

— Что-то не так… что-то со мной не так, — тихонько пробормотал Кирилл, глядя на плитки, отделявшие его от широкой полосы паркета, за которой находилась дверь. — Плевать, не до этого, — сказал он себе, шаря по ним взглядом. — Осталось-то всего… Всего три плитки — и я у цели.

Решив оставить беспокойное ощущение перемены на потом, стал подтягивать к себе стеллажи. Преодолев чувство опустошенности и бессилия, он вновь взялся за дело. Спустя несколько минут он уже стоял на последней, тридцать второй плитке, недоверчиво глядя на паркет, лежащий между ним и дверью. «А если это ловушка? Наступлю на него… и вот тут-то меня и швырнет обратно, к началу пути», — думал сыщик, сверля взглядом деревянный настил. «Лежит вплотную к порогу двери. Не наступить не удастся. Значит, надо наступать». Не торопясь помолившись, он уверенно занес над ним ногу. И шагнул.

Несмотря на его подозрения, ровным счетом ничего не произошло. До двери была какая-то пара-тройка метров.

— Ну, с Божьей помощью, — прошептал он, подойдя к ней вплотную. И вдруг, внезапно для самого себя, понял, что за перемена с ним приключилась: ему совсем не было страшно.

«С одной стороны, это плохо. Страх — важный союзник. А с другой… Может, это и к лучшему», — подумал Васютин.

Потянувшись к ручке двери, он на мгновение остановился. «Наверное, надо постучать, — мелькнуло у него в голове. — Там, в прошлой жизни, я бы именно так и сделал. Что ж, сделаю и в этой».

Коротко постучав по добротной деревянной двери, он заметил, как она стала внезапно таять, теряя плотность и непроницаемость. «Молодец, все правильно сделал», — похвалил он себя, зачарованно глядя на исчезающую дверь. Но сквозь ее проем был виден лишь густой мрак, словно кто-то натянул плотную черную материю. Чуть подав вперед руку, он почувствовал слабое сопротивление, еле ощутимо противостоящее его пальцам.

— Ну уж нет! Я войду, — громко сказал он. И уверенно двинулся в дверной проем.