Останкинские истории (сборник)

Но что же насторожило Шеврикуку? Или хотя бы — что смущало его теперь? Холод или даже ирония в глазах Иллариона? Но неужели он ждал от Иллариона братских объятий? Нет. Они с Илларионом не братья. И нечего досадовать на то, что Илларион потребовал незамедлительного убытия Шеврикуки. Шеврикука стал помехой занятиям Иллариона. Иллариона увлекли встреча и разговор двоих под дубом. Возможно, ему не терпелось увидеть, как будет покидать компанию Павла Петровича гордец Александр Федорович. По протоколу уходить от императора полагалось только пятясь. Каким манером главковерх отправился на этот раз к поджидавшему его автомобилю, позволил ли себе снова надеть бескозырку и шоферские очки и какие слова он, воитель с монархией, смог напоследок произнести императору? В маленькой фигурке Павла Петровича мощи и энергии ощущалось больше, нежели в балтийском матросе. А он, Шеврикука, приставал к Иллариону со своими…

С чем он приставал? Да ни с чем!

Когда понял, что зря постучался к Иллариону, надо было и убывать. А он остался в Гатчине. (Кстати, вспомнилось Шеврикуке, Илларион ведь в начале века года два пребывал в Гатчине в первой российской авиашколе, слыл летуном лихим, но, как отмечалось, не без хулиганских замашек, дважды портившим строй синим кирасирам августейшей Марии Федоровны. Так что Гатчина имела еще одно объяснение.) Стучался Шеврикука вовсе не в Гатчину. Туда его занесло. Но нечего лукавить. Встретиться с Илларионом возникла охота. Охота же, в частности, была вызвана желанием самоутверждения («Я никому не нужен? А вот экий у меня приятель. И принял. И не прогнал… А прогнал!»), подновления душевного равновесия после «кышей» Продольного. И корысть: вызнать хоть крохи полезного для себя у многоведающего.

Однако пастухи Шеврикуки могли уловить его желания и корысть. А уловив, устроить ему мнимого Иллариона. В доверительной же беседе с глотанием «Тамбовской губернской» тихонько выяснить намерения Шеврикуки, объекты и способы его ожидаемых действий. Но сразу же ход размышлений Шеврикуки, успокаивая его, оборвало одно соображение. Илларион не мог бы не ощутить сотворение своего дубликата, муляжа, макета, куклы, умеющей пить и закусывать, извлекать звуки из гортани и выпытывать для кого-то мелкие тайны. Ощутив такое, Илларион, несомненно, рассвирепел бы, а устроители подмены наверняка должны были бы знать о его силах и связях, зачем и ради чего лезть им на рожон? При этом они еще и нарушили бы конвенцию о нерасторжимых цельностях, за что уж точно были бы наказаны.

Хорошо, посчитаем: Илларион был подлинный. Но что он валял дурака с этим своим заросшим Ухом для Надзора? Да, известно: Илларион склонен к хулиганским замашкам. Но одно дело, оглушая непросвещенных лошадей треском «фармана», чуть ли не задевая колесами острия пик, перелетая с аэродрома на военное поле, дразнить кирасир, обращая их внимание на то, какой нынче век. И иное дело ехидничать над ним, Шеврикукой, и без того растерянным, сбитым с панталыку, раззадоривая его словами о бирюзовом камне на рукояти чаши, о перламутровом бинокле и т. д. Не эта ли небритая рожа возникала в памятный день забега на Останкинскую башню в телевизорах с заявлением: «От синего поворота третья клеть»? Еще в Гатчине Ухо для Надзора показалось Шеврикуке знакомым. Несомненно, в его облике было что-то и от самого Иллариона. Но теперь визитная карточка разъяснила: Семен Камильевич Брадобреев. Из этого следует вывести: прием в Гатчине Шеврикуки — один из эпизодов службы развлечений Брадобрея. Так, что ли? Если так, выходит, Шеврикука сам напросился в историю, для себя досадную и унизительную. И тут сказано: «Кыш, Шеврикука!»? А посошок-то? С закусками и свежим пивом в кружках. Основательный посошок. Какое уж тут «кыш»! А провести церемонию посошка повелел император. Позвольте. Посох, посошок… Известно: Павел редко расставался со своей тростью-дубинкой. А нынче (нынче!) прогуливался без нее. Отчего так, узнавать было уже не у кого. Оставил в замке из деликатности, из боязни, как бы не отдубасить в сердцах матроса Александра Федоровича? Что за глупости лезут ему, Шеврикуке, в голову? Что ему либерал из Симбирска и бедный северный Гамлет?

А Илларион мог развлекаться и бездумно, не предполагая заранее, какие повороты сюжетов возникнут в его изначально бессмысленных сочетаниях обстоятельств, мест и персонажей. Выдавил из Павла Петровича, пусть вышедшего в парк без трости, обещание нечаянных польз от табакерки, Шеврикуке же указали на необходимость соблюдения санитарных норм. И теперь Шеврикуке следовало не удивляться и расстраиваться, а разгадывать мелочи их с Илларионом общения и толковать их применительно к своим заботам и предстоящим действиям. Илларион, конечно, с ним забавлялся, но наверняка запрятал в пазухи своих забав подсказки Шеврикуке и предостережения. И нечего было Шеврикуке обижаться на Иллариона и досадовать на него, а себя считать ходом встречи униженным.

И он перестал обижаться и досадовать.