Останови часы в одиннадцать

«Йолька, да, – сказал он себе строго и решительно. – Пойдешь к черту на рога. Тебе недостаточно предостережений? Достаточно. Но для очистки совести надо серьезно поговорить с девушкой. Да так, чтобы это был последний разговор. Я не вычистил пистолет, – вспомнил он. – Глупости. Вычищу».

Он затянул сильнее, чем это надо было, ремешки на чемодане. Его уже ничего не соединяло с миром честных людей.

«Прозрение – операция болезненная, но сделать ее надо. Не открутишься. И… пропади оно все пропадом».

Глава VIII

Капитан Корда стоял в очереди к окошку номер три, смотрел на Маженку Квашьневскую, по мужу Павлицкую, дочку Бородатого. Этой молодой и красивой женщине, сидевшей за кассовым столом, наверняка больше бы понравился Габлер. Но в делах минувших лет, военных, капитан разбирался лучше. Для Габлера и других ребят все это было легендой. Корда задумался и незаметно для себя оказался перед кассой, а это в его планы не входило. Он вышел из очереди и направился в дирекцию. Через четверть часа туда пришла пани Павлицкая.

– Простите, я должна была сдать кассу. При передаче смены всегда…

– Капитан Корда из главной команды гражданской милиции, – представился он, протягивая удостоверение. – Разумеется, вы и не могли прийти сразу же, – успокоил он ее. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Вы согласны?

Она смутилась.

– Я не знаю, что вас интересует, но у меня нет никаких оснований не соглашаться.

– Тогда присядьте, пожалуйста, – сказал он отеческим тоном. Девушка годилась ему в дочери. – Меня интересует ваш отец, – сказал он прямо, считая, что она уже поймана.

– Бородатый, – усмехнулась девушка, но он заметил, что она выпрямилась и сразу же приняла официальный тон: – Это еще кого-то может интересовать? Сегодня? В 1971 году?

– Ого! – ловко перебил он ее. – Вы, кажется, хотите прочитать мне лекцию по международному положению.

– Что вы. Разве я смею… Моего отца уже нет в живых.

– Знаю. Но от того, что вы мне расскажете, возможно, зависит жизнь другого человека, – сочинял он, хотя только наполовину, сам не зная, что еще кроется в деле часовщика.

– Эти люди невыносимы для нормального человека! – прокричала она.

– Кто? – удивился капитан ее неожиданному взрыву.

– Ну эти, из лесов. Прошло уже столько лет, а они все еще тянут свое, – продолжала она возбужденно. – Варятся в этом, только об этом и говорят, встретившись, устраивают попойки в забегаловках. Я все знаю. Иногда они кончались трагически.

Капитан смотрел на нее с удивлением. Милая, ласковая куколка и, несмотря на это, трезвая и жадная к жизни. О это послевоенное поколение, странное поколение, притворяющееся, что ничего не видит, не понимает, а на самом деле понимающее все. Не впервые оно преподносит ему какой-нибудь сюрприз.

– Да, конечно, – согласился он с ней, – в известной мере вы правы.

Девушка стала похожа на надувной шарик, из которого вышел воздух. Внутреннее напряжение исчезло, и она смотрела на капитана уже почти доброжелательно.

– Ведь вы же тоже из тех… почему вы считаете, что я права?

– А как вы угадали, что я из тех?

– Это видно, – бросила она небрежно. – Разве я их не знала? Родного отца…

– И поэтому я не могу с вами согласиться?

– Конечно. Это так понятно.

«Не совсем, – подумал капитан про себя. – Все зависит от того, как варит котелок. Но упаси боже показать ей это».

– Ну ладно, продолжайте, если уж начали, – напомнила она.

– Хорошо, – сказал он сухо, не желая уступать ей инициативу в диалоге поколений. – Вы что-нибудь знаете о сражении в парке Донэров?

– Еще бы! Я об этом слышу двадцать лет. По крайней мере. Я постоянно должна была успокаивать своего отца, стирать несуществующие пятна с его совести.

Разговор становился более интересным. Сам по себе, даже безотносительно к вопросу, который был для капитана главным.

– И все из-за простуды, – бросила она погодя, словно это было всем известно.

Если бы не обстоятельства следствия, капитан рассмеялся бы, но он не знал, как к этому отнестись, поэтому решил, что лучше всего промолчать.

– Простудился. Понимаете? Не мог их повести, своих парней. Кашлял громко, как пушка, а к имению надо было подойти тихо. Он пустил их одних и этого не мог себе простить до самой смерти. Как будто его присутствие могло чему-нибудь помешать.

– А по вашему мнению, он не смог бы помешать?

– Потому что это была засада. Ясное дело. Только бы лежал в рядочке на том кладбище, вместе с ними, не в Варшаве. А у меня не было бы отца.

«Может, иногда лучше умереть раньше. Может, трудно жить со своей печалью, – подумал капитан. – Кто может судить об этом?»

– Он был офицером, – добавила она, – довоенным. И имел свои принципы. Он считал, что погубил парней, потому что заболел гриппом и мать сразу же уложила его в постель. Мать рассказывала, что у него была температура сорок и что в тот вечер он едва держался на ногах. Таким был мой отец.

«А все-таки ты не хочешь признаться, что им гордишься, – отметил капитан, внимательно всматриваясь в девушку. – Все время маскируешься, играешь в прятки».