Останови моё безумие

Я смотрю на быстро вспыхнувшие огоньки пламени только разгорающегося костра, смотрю на сидящего на корточках Влада, а рука неосознанно ведёт карандаш по бумаге, вырисовывая очертания, делая лёгкие наброски, глаза завораживаются обещающим полыхать огнём, рука сильнее сдавливает точёный грифель, я то задерживаю дыхание, то дышу ненормально часто, и рисую, рисую. Красные языки подавляют оранжевые, они раздваиваются, утраиваются, чтобы вновь соединиться воедино, обрести свою изначальную целостность, мысли уносятся далеко от потрескивающего костерка прочь, я  уже потеряла связь с окружающей меня природой, не чувствую запаха весны, но Влад слабо прижимает меня к своей груди, уже не занятую рисунком, только унесённую по пути своих мыслей, я поддаюсь этой ласке, расслабляясь и опадаю  в его руках.

- Зачем ты взял альбом? – вполголоса спрашиваю, словно страшась быть подслушанной.

- Ты бы захотела порисовать, - просто отвечает он, окутывая меня своей теплотой. Я согреваюсь, не от близкого огня, а от тепла его объятий.

- Захотела, - усмехаюсь, прикрывая глаза. На миг мы погружаемся в собственную тишину, наслаждаясь тихим поскрипыванием щепок в костре, далёким пением птиц, шелестом хлопающих листьев, слабо покачиваясь в кольце его рук.

- Ты не голодна?

- Нет, но мне интересно, что ты собрал для нашего пикника. – Это простое «нашего» согревает меня,  я знаю, что и Владу тоже тепло от этого обычного слова.

- Сейчас, - говорит он, поднимаясь, и снова лишает меня своей близости. Влад стелет небольшую скатерть  и расставляет на ней пластиковые контейнеры, поочерёдно расправляясь с крышками. В них  только лёгкие закуски -  овощные  салаты, рыба и грибы. Запахи смешались, но выглядит всё довольно аппетитно, я почувствовала, что на самом деле проголодалась, Влад с готовностью отломил мне мякиш белого хлеба, а после того, как я заулыбалась, не задумываясь, начал кормить меня сам. В первый раз, нахмурив от его самоуправства брови, теперь я не сопротивлялась, с готовностью раскрывая рот следующей насаженной на вилку порции, отчего мы бесконечно переглядывались и счастливо улыбались друг другу. Влад совершенно не ел ничего, видимо затеяв обеденный перерыв исключительно ради моего кормления.

Я чувствовала себя маленьким ребёнком с ним, совсем не приспособленной к жизни, не умеющей ничего, но, как же я хотела, как же сильно я хотела сделать его счастливым.

Он самостоятельно собирает остатки, снова закрывает крышки, сбрасывает в траву крошки и убирает всё назад в ту же сумку. Он возвращается ко мне, и нет в его мыслях ничего постороннего, только быть рядом, как я осмелилась просить его, чувствовать меня так же, как я чувствую его. Он садится рядом со мной, и наши глаза в долгом молчании устремляются навстречу друг другу.

- «А может, нам не нужны были… они… - эти слова?» Я слышу тишину, медленно обволакивающую нас, такую разную, мне радостно вот так помолчать с ним, потому что во мне так много чувства, что слова кажутся совсем не выразительными и бесцветными, я дотрагиваюсь до его висков, прижимая холодные пальцы к любимому лицу, Влад опускает веки, льня к моей руке:

- Хочу написать тебя, - заворожено повторяю вслух задуманное желание.- Хорошо, - улыбаясь и не открывая глаз, безропотно соглашается он.

Я отрываю от него свою руку и слышу мягкий вздох, альбом с карандашом уже приготовлены на моих согнутых коленях, Влад медленно вытягивается на пледе, неотрывно следя за моими руками. Я пытаюсь завязать волосы в хвост, но непослушные пряди так и норовят рассыпаться по плечам.

- Оставь… - тихо проговаривает он, смиренно согласившийся побыть обездвиженным манекеном на сыром пледе с просочившейся влагой лесных трав.

– Хочу видеть, как прячутся от меня твои глаза, - и он вновь закрывает свои, - как путаются твои пальцы в своевольных шёлковых прядях, - он протягивает руки ко мне, а мои щёки алеют от его слов.

Я оставляю безуспешные попытки с волосами и склоняюсь над ещё белоснежным листом, ощущая не проходящий и ещё больше вгоняющий меня в краску жар. Рука начинает выводить резкие и беспорядочные мазки по бумаге, я ни разу не смотрю на лежащего Влада, безнадёжно опечаленная, что портрет не будет реальным, время стремительно убыстряется, а я всё равно не могу заставить себя взглянуть на него, боясь захлебнуться. Я не смотрю и на вырисовывающиеся контуры мужского лица, временами, когда не заколотые волосы скрывают моё лицо и когда мои глаза действительно прячутся от Влада, я ловлю себя на том, что его лицо и так неотступно со мной, оно отражается в моих глазах, оно высечено в моём сердце и тогда  рисунок на простом листке из школьного альбома начинает дышать и жить. Я несмело открываю глаза на него, только закончив работу набравшись сил посмотреть на набросок полностью. Страх проходит, уступая место разочарованию, не смогла, не сумела.

Я не знаю, что видит Влад в моих застывших на рисунке глазах, но голос его звучит обеспокоенно:

- Что случилось? Мира, что-то не так?