Остановка

Узнавали у нас на глазах. Не успел он сесть в машину, как Марина на него обрушилась с ходу, живо заговорила, размахивая папкой.

Брат сначала удивился. Какое-то время он выглядел приторможенным, будто известие его сковало, но ненадолго. Вскинул вдруг голову и теперь уже не на угол уставился, а по окнам взглядом прошелся. Но где мое, не знал, и нам с Толей прятаться за гардину не пришлось. Что, впрочем, было бы бесполезно, ибо произошло совсем непредвиденное. Лукьянов повернулся к сестре и принялся допрашивать ее с пристрастием. Не понял, охотно ли она отвечала, но он своего добился. Марина сказала нужное, и нетрудно было догадаться, что именно. Мой адрес. А что же еще, если он посадил ее в машину, а сам решительно двинулся к дому.

— Толя! В кабинет.

— Нет уж.

— Толя, я прошу.

— Я сам с ним говорить буду.

— Мальчик! У меня сердце больное.

А лифт тем временем остановился на площадке.

— Пожалуйста, Толя.

— Ладно. Но если что…

— Придешь на помощь.

Продолжать спор времени не было. Я подтолкнул его в кабинет, прикрыл дверь и пошел на требовательный длинный звонок.

Почему-то люди, хозяйничающие на транспорте, всегда наделены чувством превосходства. Ведь еще на конных станциях смотрители хамили и унижали проезжающих. А теперь, когда в одну машину столько лошадиных сил заложено, и амбиции возросли соответственно. Вот я и ехать никуда не собирался, а он на меня смотрел так, будто не он ко мне в дом врывается, а я у него грузовичок клянчить пришел.

— Хорошенькое дело затеяли!

С этого он начал, появившись в дверях.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Ну, здравствуйте, если вам это надо.

— А вам что надо?

— Не валяйте ваньку.

— А кто вы, собственно, такой?

— Знаете. Виделись. У сестренки.

— Но в гости я вас не звал.

— А я не в гости. Я у вас и порог не переступлю.

Он действительно оставался на площадке, пружиня и раскачиваясь на крепких коротких ногах.

— Что же вам нужно?

— Это вам нужно знать! Думаете, я не знаю, кто у вас прячется?

— У меня никто не прячется.

— Меня не обманете! Мне Марина сказала.

— Если вы про мальчика, то он у меня. Я не скрываю.

— Про мальчика! Не мальчик он, а малолетний преступник, вот он кто!

— А вы?

— Что?!

— Вы кто такой? Как ваши действия расценивать? Какое вы право имели человека среди ночи хватать?

Лукьянов дернул ртом, будто собирая слюну, чтобы плюнуть. Интересно, куда? На пол или на меня прямо? Говорят, есть племя в Африке, где плевок за дружелюбие почитается. Но этот человек был не из того племени. Он сдержался и слюну проглотил. Если бы Лукьянова в эту минуту увидел приветливый дикарь, он бы заключил, что проглотивший слюну человек относится ко мне крайне недоброжелательно, И не ошибся бы.

— Вот он что вам напел. А зачем его хватали, он сказал?

— Да.

— Все сказал?

— Все.

— Интересно.

— Что интересного? У вас же запись есть.

— Есть. Так что прячьте его — не прячьте, не спрячете.

Я, признаться, хотел откликнуться просто, предложить братцу катиться на все четыре стороны или даже подальше, потому что кассете его копейка цена, и мальчик во всем уже признался, но именно наглость Лукьянова сдерживала меня. С сестрицей намаялся, и в новые отношения вступать сил не было. А жаль. Потом оказалось, что некоторую ошибку я допустил, воздержавшись от грубости.

Опросил только:

— Все у вас?

— Я предупредил.

— Спасибо.

Что было еще говорить! А он стоял, покачиваясь, хотя и не пьяный; видно, манера такая была.

— До свидания.

— Погодите. Вы зачем его здесь держите?

Мимо нас неторопливо прошла молодая женщина с сумкой, пошла вверх. Видно, прочитала, что на верхние этажи ходить пешком полезно, сердце тренировать. Жаль, я всю молодость внизу прожил, наверно, сейчас не теснило бы слева.

— Я вам объяснений давать не собираюсь.

И я потянулся к дверной ручке, чтобы покончить с препирательствами.

— Погодите, — повторил Лукьянов, меняя тон. — Вы мальчишку в самом деле прячете? Жалеете? Вот этого я не ожидал.

— Почему прячу? Он сам домой не хочет.

— Не хочет? Знаю. С мамой не в ладах.

— Послушайте…

— Не нужно, не нужно. Думаете, я ему враг? Я ведь кассету куда следует не переправил.

Если бы не недавний разговор с Сосновским, я бы Лукьянову не поверил. Но он говорил правду.

А вот почему, почему сам тон его изменился и вместо злобы сочувствие прозвучало, этого я понять не мог. Подумал только — не все же люди отъявленные мерзавцы!

Мысль, конечно, тривиальная. И неоспоримая. Далеко не все. Наоборот, подавляющее большинство людей вовсе не мерзавцы. Однако «не все», увы, еще не означает «никто», что часто забывается. Есть мерзавцы, есть, никуда не денешься, хотя внешне они обычно очень похожи на всех остальных. Никакой униформы не носят, не говорю уже о клейме или рваных ноздрях. И опознать мерзавца на глаз бывает трудно, особенно если сам не такой.