Остановка

— Кто бы мог подумать, что зло может войти в дом в обличье умненького большеглазого мальчика, одноклассника дочери. Помню, как он нам тогда понравился… Он хорошо учился, выглядел скромником, обо всем поговорить мог. Потом я уже понял, что именно обо всем, а своего, особенного, чтобы глаза разгорелись, чтобы зажегся, такого не было. И любимого учителя не было. И предмета. Были только оценки. Но это я теперь понимаю. Ну, да сейчас не до анализа.

— Почему же? — спросил Мазин. — Это тоже важно.

— Важно. Но я о главном хочу. Жизнь их с Леной, как вы знаете, что ни день шла хуже. Наташа переживает. Я тоже. В конце концов решился. Конечно, я прекрасно понимаю, как мало дают такие вмешательства. И промучился немало, прежде чем решиться. Короче, попытался поговорить, как мужчина с мужчиной.

— С Вадимом?

— Да. Без скандала, но со всей серьезностью. «Почему ты эксплуатируешь ее доброту? Почему тебе не стыдно считаться несчастным, жить жалостью?»

Олег Филиппович прервался, потирая пальцами подбородок, а Мазин, воспользовавшись паузой, задал вопрос:

— Когда это было?

— Месяца два…

— До смерти Сергея Ильича?

— Да.

— И что же он вам?

— Разговор двух глухих. Он стал в позу, или в позицию, если хотите. «Я живу принципиально. Я не обыватель, меня мещанские ценности не интересуют, за длинным рублем гоняться не собираюсь, Елена меня не жалеет, а любит». И точка. Да разве я о длинном рубле, разве деньгами его попрекаю? Я о жизни… А он, — «Вы из другой эпохи, я не положение ценю, а независимость». — «Что же ты, говорю, хиппи какой-нибудь?» — «Вы мне ярлыки не навешивайте». Слово за слово, появилось раздражение, чувствую, перейдет разговор с ним в бесполезную стычку. «Пойми, Вадим, я с тобой как отец Лены говорю, на мне ответственность, которой ты не испытываешь».

Он взял с пепельницы погашенный окурок, снова щелкнул зажигалкой.

— Тут мне зять и выдал. «Предприятие с ограниченной ответственностью» — так он меня назвал. «Вы, — говорит, — свой долг с лихвой выполнили». — «Что ты этим сказать хочешь?» — «Сами знаете. Отец вы не родной». У меня земля под ногами качнулась. Столько лет спокойно жили. Думалось, навсегда. И вот…

— Понимаю, — кивнул Мазин.

Я тоже понимал, но не сказал ничего.

— Земля качнулась. Как тогда, в молодости. А он нагло так: «Только в обморок не падайте. Не создавайте атмосферу. Люди мы взрослые, а факты вещь упрямая. Вы папаша примерный, кто спорит? Но есть и другой, кровный». Я вскипел. «Нет такого!» — «По паспорту нет, не спорю». — «На свете нет». — «Кто это вам сказал?» И ухмыльнулся глумливо.

— Как скверно, — сказал я.

— Куда хуже! «Не смей оскорблять мать Лены!» — я ему крикнул. Наверно, понял он, что перегнул, испугался. «Что вы! Я ничего плохого…»

Эту сцену я мог представить себе без труда. Все было очень похоже на Вадима.

— В общем, несмотря на всю остроту, — продолжал Олег Филиппович, главное в разговоре сказано не было. Я не понял его. Решил, что сам факт ему стал известен, что Лена дочь моя не родная. А о живом отце речи не было. То ли не входило это в его планы, то ли струсил просто.

— Как же вы себя повели?

Олег Филиппович махнул рукой.

— Плохо. По программе минимум, как говорится. Хотел одного: уберечь семью, близких от всего этого. Доказывал ему, что отца Лены нет в живых и гнусно играть на этом.

— Но не убедили? — спросил Мазин.

— Как я его мог убедить! У него уже свои доказательства были.

— Однако вам он их не предъявил?

— Я же говорю, побоялся обострять.

— Простите за неприятный вопрос, Олег Филиппович, вас он поколебал в уверенности?

— Честно?

— Только так.

— К сожалению, нет. Я верил Наташе.

— Почему же к сожалению?

— Я бы предпринял что-нибудь.

— Что?

— Не знаю. Я не думал. Я верил, что отец умер.

— А сейчас?

Наступила мучительная пауза.

— Сейчас, как видно, отца уже действительно нет в живых.

— Что вам сказала Наташа? — не выдержал я. — Она первая этот разговор начала?

— Да.

— После моего приезда?

— Да.

— И что же?

— А вам что она сказала?

— Да, собственно, это я ей говорил… о Сергее, а она не возразила. Учитывая ее состояние, я принял это за подтверждение. Но вам-то она должна была сказать больше. Тем более по собственной инициативе.

Слово «инициатива» прозвучало как-то неуместно.

— Мне она сказала: «Крепись, Олег, грязная рука к нам потянулась». И сказала, что нужно было сразу рассказать.

— А сейчас?

— Нужно думать, Вадим был прав. Но я не хотел… уличать ее. Как бы то ни было, она хотела как лучше.

— Значит, все-таки Сергей? — повернулся ко мне Мазин.

Я не ответил. Но Олег Филиппович тоже обратился ко мне.

— Вы должны знать больше других. Фото я видел. Это снимки, и только. Что вы еще знаете?

Я взглянул на Мазина.

— Расскажи, — кивнул он.

— Еще дневник…

Пришлось повторить для Олега Филипповича, что было написано в дневнике, и сказать о вырванных страницах.

— На этот раз мне показалось, что страницы вырвали после того, как я видел тетрадь впервые.

— Вы считаете, что это сделал Вадим? — спросил Олег Филиппович.

— Больше некому. Это для него козырный туз.

Сказано было излишне громко, потому что Мазин глянул на меня, как мне показалось, насмешливо.