Остановка

Я не понял, насколько всерьез это сказано, и на всякий случай пошутил:

— В следующий раз снабди меня соответствующей аппаратурой.

Он покачал головой.

— Нет, брат, с тобой это бесполезно. Ты записи бояться будешь.

В самом деле! Я представил, что каждое мое слово записывается, и сразу почувствовал себя неловко. Получилась бы чушь, жвачка… Как профессиональный лектор я привык к тому, что фиксируемое слово должно быть предварительно нанесено на бумагу, и произносить его следует с осторожностью, взвешивать и отделять от слова непосредственного. Да разве я один так привык? Если разобраться, не тут ли начинается та двойственность, когда на собрании говорим одно, а выйдя из зала — совсем другое? Но хоть и не раз я с сомнением себя спрашивал, стоит ли так живой речи опасаться, самому мне уж не перестроиться, слишком долго привыкал.

— Да, ты прав, пожалуй, техника пугает.

— Техника? Или что другое?

Об этом можно было бы долго говорить, но я предпочел не углубляться, поберечь его время и изложить то, что интересовало Мазина, возможно подробнее.

Он слушал, не прерывая. Я знал, вопросы будут потом. Но вопросов, может быть потому, что устал он, оказалось меньше, чем я ожидал, были они простыми и только требовали подтверждения моих же собственных слов и вещей в общем-то очевидных, — о состоянии Ирины, о ее нервических страхах перед утопленником, о сыне.

— Значит, мальчик ничего не знает?

— Конечно, и это делает ей честь.

— Ты так думаешь?

— А ты?

Он со мной согласился.

— Ну что ж отправляйся со своей секретной миссией.

Я ожидал, что Мазин предложит мне что-то узнать, но никаких «заданий» он давать не собирался, и я спросил:

— Почему секретная?

— А как же! Незнакомый адресату человек, везешь посылку неизвестного содержания.

— Ну что неизвестного? Трусы, майки.

— А ты будешь все пересматривать?

— Нет, разумеется. Разве нужно?

Он засмеялся.

— Нет, разумеется.

Теперь, после разговора, Игорь снова шутил, и я было подумал, что не так уж он устал и можно было его к себе зазвать, а в ожидании посмотреть интересующий меня «Литературный альманах».

Но Мазин быстро посерьезнел, и стало заметно, что устал все-таки, и сказал просто:

— Заданий никаких. Но поговори с мальчишкой по возможности доверительно.

— О чем?

— Обо всем. Что его интересует, и что он сказать захочет, выслушай внимательно.

— Он там на комбайне работает.

— И о комбайне послушай. Их ругают в газетах, вот на месте и разберешься.

— Попытаюсь, — ответил я в тон.

— Комбайн косит и молотит, а жатву люди убирают, — добавил Мазин не очень понятно.

— Значит, еду без микрофона?

— Без микрофона… На машине поедешь?

— Нет, автобусом. Поберегусь.

Вот с такой приблизительной инструкцией, а скорее антиинструкцией, уехал я в таинственное для меня Кузовлево. Говорю, таинственное, раз уж Мазину угодно было назвать миссию мою секретной.

В пути, однако, ничего таинственного не происходило. Было просто жарко и утомительно. Асфальт на шоссе «плыл» под колесами тяжелых машин с хлебом, которые то и дело проносились мимо. Одни выглядели аккуратно и деловито — высокие борта надежно держали зерно, брезент поверху был тщательно пригнан, другие громыхали разболтанно, с открытыми кузовами.

— Сволочи! — отозвался мой сосед по автобусу, когда мы встретили уже третью непокрытую машину, — знаете, сколько зерна может ветерок за рейс выдуть?

Я не знал, но видел, как жаркий ветер выхватывает пшеничные зерна из кузовов.

— До десяти процентов.

— Неужели? Почему же не прикрывают? Брезента, наверно, не хватает?

— Всего у них хватает. Задраивать не хотят.

— Ленятся?

— По-старому жить привыкли. Кто быстрее привезет, сдаст, тот и герой передовой. Вот и привыкли галопом на элеватор, а завязывать-развязывать время требуется.

— Но ведь теперь другие стимулы, — возразил я, вспомнив телевизионные передачи об агропроме, бригадном подряде и других полезных начинаниях.

Собеседник, человек в кепке и тельняшке, выглядывающей из-под распахнутого ворота, посмотрел на меня:

— Стимулы другие, а люди?

И, не дожидаясь ответа на вопрос, заданный, очевидно, как риторический, прикрылся газетой не то от меня, не то чтобы не смотреть в окно.

Кузовлево оказалось большим и обустроенным селом с белыми, силикатного кирпича, общественными по стройками, окруженными такими же новыми, но красными кирпичными, типа коттеджей, жилыми домами. Правда, дворы смотрелись еще голо, не обросли садами.

Человек, которого я должен был найти, чтобы «выйти на Анатолия», комбайнер дядя Гриша, взявший мальчика под опеку, жил в старой части села, в доме не столь нарядном, зато добротном, в давно обжитом дворе царили тень и прохлада, воздух был чистым, не пропитанным пылью. К сожалению, — впрочем, я этого ожидал, — хозяина дома не было, трудился в поле, и Толя с ним, естественно. Поэтому я, выпив холодной колодезной воды, по указанию хозяйки отправился дальше, в бригаду, на этот раз на попутной машине.

Машина бежала быстро, но скорость меня не радовала, дорога была ухаб на ухабе, и ощущалось это чувствительно.

Водитель заметил мои неудобства.