Остановка

— Ну, тут ты не прав, — возразил Мазин. — Именно потому, что ни черта не купишь, деньги и обретают у нас особую ценность: вместо рядового инструмента купли-продажи становятся отмычкой, ключиком к людям. Цепочка «деньги — товар» усложняется: деньги — нужный человек, тогда уже товар. А к нужному человеку далеко не всегда прямой рубль ведет, тут тебе и вульгарная бутылка, и ловко сказанное лестное словцо, и услуга, все переплетается, и уже не один рубль, а как бы два действуют, причем честный рубль стоит меньше воровского. С честно заработанным рублем куда пойдешь? Только в магазин, а воровской обеспечивается связями, для него базы и прочие закрома открыты. Вот в чем загвоздка… Муж с честным рублем не мог, конечно, тягаться с дядь Саней, с его рублем-отмычкой.

— Катализатором?

— Именно.

— Ускорившим развал семьи на глазах у мальчишки? Мы, между прочим, любим повторять, что дети больше видят, чем мы думаем, а они не только видят, они страдают больше. Нам это понять не всегда дано. Мы лишь констатируем: «Воспринимают острее». Сказали и от боли отстранились. Наукообразно звучит и холодно. Острее, чем кто? Это, знаешь, как в анекдоте про алкаша, которому говорят: «Пить нужно меньше», а он вполне резонно в ответ: «Меньше, чем кто?»

Я спрашивал у Мазина, но обращался, по сути, к себе самому. Очередную картинку в воображении прокручивал.

Был день, когда Черновол постучал в двери к Михалевым после того, как долго не виделись, и время притупило былое соперничество, а старая дружба помнилась. Появился как друг, давно не дававший знать о себе, и по-дружески был встречен.

«Санька! Ты? Вот не ждали!».

«Не рады?»

«Что ты!»

Может быть, они обнялись с Михалевым; наверняка даже обнялись, а к Ирине он подошел улыбчиво и тоже обнял, но скорее прикоснулся деликатно — рукой к плечу, губами к щеке.

«Как живете?»

Конечно, сначала о маленьком.

«Нас трое теперь».

«Наслышан. Захватил кое-что по случаю. Показывайте наследника, показывайте! Хвалитесь!»

Маленький Толя сидел в ползунках в кроватке с какой-нибудь погремушкой, и сердечко его вряд ли подсказало, что с этим душистым красивым дядей горе пришло, и он доверчиво улыбнулся дяде.

«Здравствуй, юный Михалев. Держи палец».

И дядя протянул малышу указательный палец.

Тому бы укусить палец, а он сжал его своей пухлой младенческой ручкой, и все засмеялись одобрительно.

«Вот и познакомились! А теперь прости, пожалуйста, я недооценил твоей юности, пожалуй, мой подарок тебе еще рановат. Однако вырастешь, я думаю. А родители сберегут. Держите, Михалевы!»

И коробка с детской железной дорогой, разумеется, малышу пока не нужная, была передана на хранение.

«Виноват, своих не завел, плохо в детских возрастах ориентируюсь, — смеялся дядь Сань, — зато этому предмету все возрасты покорны».

Он поставил на стол бутылку с коньяком, марочным, конечно.

«Ну, Сашка! Богато живешь?»

«Смех! Ничтожный текстильщик. Швейник. Трусики, майки… В космос не летаем… Где уж нам уж…»

«Садись, садись за стол, текстильщик, сейчас Ира сообразит».

«Ирочка, только не суетись. Сама-то как? Еще лучше стала!»

«Папу недавно похоронили, Саня».

«Слышал и это. Большой был человек, большой».

«Его в городе уважали».

«Помянуть нужно».

«Не чокайтесь!»

Я представил себе эту сценку, молодых людей за столом, знающих, что при поминках нельзя сдвигать рюмки, и подумал, как вдруг распространились ненужные и нелепые обычаи, приметы. С серьезнейшим видом предостерегаем — с левой не наливай! — а подлинное старое, доброе, но требующее душевных усилий забыли, потому что золотой крестик носить на шее легко и модно, а вот нести крест на Голгофу кому охота? Да зачем на Голгофу — в аптеку сбегать за лекарством больной соседке старушке и то обуза. Ну, ладно…

«А теперь за наследника! У меня для него еще маленький сувенирчик есть. Давайте, давайте бокальчик».

«Что ты выдумал, Санька?»

«Знаю, знаю, как положено. Наливайте!»

Бокальчик взяли из отцовских хрустальных и туда плеснули.

«Вот и хорошо. Вот так!»

Звякнул металл о хрусталь.

«Санька! Ты с ума сошел!»

«Что это?»

«А, ничего, червончик, монетка на зубок».

Михалев-старший, наверно, с любопытством рассматривал на дне бокала желтую монету с профилем последнего императора. Он таких никогда не видел.

«Ну, ты даешь!»

«За здоровье, за здоровье!»

И три бокала сдвинулись над четвертым, коснувшись его с глухим звоном.

Известно, что застольный звон дум глубоких не возбуждает. Да и о чем было думать в тот веселый момент!

Впрочем, Черновол думал. Наверняка он с самого первого раза явился не зря, и были цели определенные и в отношении друга, и его жены.

Но те о целях не подозревали. Шутили.

«У тебя, Саня, на фабрике и червонцы шьют?»

«Почему бы и нет? Золото ведь из жилок тянется, ниточкой. И мы с ниточками работаем».

«Золотыми?»

«А это уж от человека зависит, какой он нитью жизнь свою прострочит. Ну да ладно… Вы-то как?»

«Мы?»

Они переглянулись, и взгляды скрестились еще не враждой, наверно, но опытный человек мог заметить, что отталкивания в них больше, чем притяжения.

«Мы? Как все, Саша. Я за баранкой, Ира с дипломом».

«Сколько же твой диплом стоит?»