Остановка в городе

У меня все время вертелось на языке сказать ей, что я все обдумал, что и у нас должен быть славный бутуз — мальчишка или девчонка, а затем схватить ее, вот такую, хлопочущую, всю в муке, на руки и отнести на кровать. Но я лишь многозначительно усмехнулся, прошел в другую комнату, чтобы почитать свежие газеты, но из чтения ничего не вышло.

Когда жена, кончив, наконец, возню с хозяйством, ушла в спальню переодеться, я уже был настолько взвинчен, что понял — спокойно ждать вечера я не в силах и должен сейчас же сказать жене о своем решении. Однако мне не хотелось, чтобы все произошло просто так, я мечтал, чтобы это стало для нас обоих счастливым событием, хотел открыться жене в самую сладостную минуту. И потому я ждал, когда жена закончит прихорашиваться, войдет в комнату и скажет: ну вот, дорогой, теперь все в порядке, будем ждать гостей… Тогда я посадил бы ее рядом с собой, нежно поцеловал в лоб и прошептал: как было бы замечательно, если б у нас появился малыш… И она взглянула бы на меня с любовью, радостью и удивлением. С ожиданием чего-то совершенно нового. Возможно, мы были бы тогда искренни в своей любви, без этих всегдашних опасений; и я окликнул жену, чтобы спросить, когда собирались прийти гости.

— Часам к шести, — ответила жена из другой комнаты.

Меня охватило волнение, похожее на то мальчишеское чувство, которое я испытал, когда однажды мы остались с ней вдвоем в общежитии и я знал, что мои товарищи по комнате вернутся не раньше следующего дня. Я понимал, что обязательно должен что-то сделать, но не знал, как подступиться, не мог найти нужного слова или жеста, которые разрушили бы стоявшую между нами преграду. Помню, я отчаянно пытался заговорить, но в конце концов наступило тягостное молчание и было лишь две возможности разрешить его; она выбрала первую — поднялась и сказала, что ей пора идти. И она ушла, а я остался сидеть на кровати, скрипя зубами и обзывая себя последним трусом и болваном. Да, это было шесть лет тому назад, сейчас же я чувствовал себя просто-напросто простофилей.

— Ну вот, гости могут приходить, — сказала жена, садясь на стул напротив меня. Она подкрасила ресницы, волоски слиплись в маленькие комочки, и это ей шло. Я встал было, чтобы поцеловать ее, но тут же, кашлянув, снова сел, мне вдруг показалось это неуместным — обычно мы всегда ждали вечера, так как непристойно, считали мы, заниматься любовью днем, а кроме того, жена стеснялась меня: недавно я хотел купить в спальню большое зеркало, но она категорически воспротивилась, наверное, испугалась, что я начну подглядывать в зеркало, как она раздевается.

Итак, она сидела напротив меня с красиво накрашенными ресницами и счастливой улыбкой на губах. Внезапно ее лицо стало жестким.

— Мог бы хоть чистую рубашку надеть, — сказала она. Я машинально встал, прошел в спальню и снял рубашку. В самом деле, по воротничку причудливым узором разбегались сероватые полоски пота. Я удивился, как не заметил этого раньше, мне было стыдно, и я начал поспешно искать чистую рубашку. Я уже нацепил галстук, но затем передумал и снял с себя все. Потом задернул шторы и залез в постель.

— Ирма! — Я услышал, как дрожит мой голос.

Она пришла и остановилась в дверях.

— Это что еще значит?

— Ирмочка, прошу тебя, иди сюда.

Она разозлилась:

— Спятил! С минуты на минуту явятся гости, а ты дурака валяешь. Заболел, что ли?..

— Ирмочка …

— Сейчас же оденься, ты же знаешь, что мы ждем гостей, — решительно произнесла она и с шумом захлопнула дверь.

Я лежал под одеялом и не знал, что мне делать, неловко было звать ее снова и говорить о ребенке, ничего иного не оставалось, как встать. Я подошел к окну и отдернул шторы. Посреди лужайки белела песочница, была осень, и дети уже не играли в песочнице, они побросали там свои сломанные игрушки, и я удивился, почему никто не убрал их. В оконном отражении я увидел, что жена вошла в комнату и остановилась у двери; во двор въехало такси, распахнулась дверца, из машины вышел мужчина, за ним женщина, а за женщиной ребенок, мужчина посмотрел наверх, увидел в окне меня и показал пальцем, остальные тоже посмотрели наверх, и мужчина рассмеялся. Я задернул шторы и повернулся.

— Милый, — жена прижалась ко мне. Я почувствовал, как мы оба дрожим, и то, что произошло несколько минут тому назад, показалось отвратительным недоразумением.

— Ирмочка… я люблю тебя, — прошептал я, касаясь ее губ. Сквозь шторы в комнату проникал коричневатый свет, я видел перед собой карие блестящие глаза, не помню, чтобы когда-либо раньше я испытывал такое сильное волнение, и вот как раз в тот момент, когда я начал стягивать с нее трусики, раздался звонок в дверь.