Читаем Остановка в городе полностью

Ему показалось, что старуха Эндре превратится сейчас в мышь и проберется к нему в комнату через щель в стене или замочную скважину, что она уже и раньше не раз превращалась в мышь и сейчас лишь ждет удобного момента, чтобы обо всем доложить Лиз. Оскара охватил страх: что если она и впрямь расскажет — что тогда? Подавленный, он сел на стул. Он не хотел об этом больше думать, теперь с этим покончено и он любит одну лишь Лиз. Заскрипела лестница — старуха Эндре ушла к себе. Наступила тишина. Какая-то странная тишина, и Оскар мечтательно огляделся.

В льющийся через окно серый свет внезапно проник яркий луч, он замерцал, затем лучей стало много, и они засверкали всеми цветами радуги. Выглянуло солнце, они с Лиз идут к берегу моря. Он нежно обнимает ее, и она прижимается к нему; загорающие, улыбаясь, смотрят на них, кивают им; играющие в мяч прекращают игру, мяч катится в воду и покачивается на низкой волне, но никто не обращает на это внимания — люди с улыбкой кивают им.

Теперь Лиз сидит на диване, она подобрала под себя ноги, волосы ее свободно падают на плечи. Даже комната совсем другая: на стенах обои с крошечными синими цветочками, в вазах цветут красные розы, с картин в тяжелых золотых рамах смотрят моря и зеленеющие леса, и все залито ярким солнечным светом — им жарко на песке, вода манит их, им хочется подурачиться. Лиз просовывает голову между ног и смотрит на Оскара. Теперь он вверх ногами — это так смешно: голова внизу, а ноги наверху, но ему нравится, что Лиз так смотрит.

Оскар теребил уголок носового платка, забыв, что собирался высморкаться, с мокрых от дождя волос капало. Он зажег сигарету и откинулся на спинку дивана. И сразу же вернулась Лиз и положила голову ему на плечо. В воздухе разлился сладкий и одурманивающий запах, волосы Лиз щекотали ему ноздри, внезапно он заметил в углу старуху Эндре, она сидела на полу, по-прежнему скрестив на животе руки, и все видела. Но это ничего, что она все видела, она и так собиралась всем все рассказать, и старуха Эндре неожиданно превратилась в славную старушку, и Оскар улыбнулся ей. Старушка тоже улыбнулась, и Оскар подумал: наверное, мы ей нравимся, затем повернулся к Лиз и спросил, любит ли она его. «Я люблю тебя», — сказала Лиз.

— Хватит мечтать, — сказал Оскар вслух, поднялся и стал складывать постельное белье, затем распахнул окно — в комнату ворвался сырой воздух и крик чаек. Он пошел в другую комнату и включил утюг, долгое время он раздумывал, стоит ли стирать рубашку, а потом решил, что, когда пойдет за билетами в кино, купит себе новую. Он старательно отпарил брюки и пиджак, повесил их на вешалку, начистил туфли и обнаружил, что больше ему делать нечего. Закрывая окно, он почувствовал тошноту и подумал, что это оттого, что он курит на пустой желудок: он пошел на кухню, выпил стакан воды и снова лег.

«Ты устал, дорогой?» — тут же заботливо спросила его Лиз.

«Нет, я смотрю на тебя и думаю, что все то время, пока тебя не было, я каждый день ждал, когда ты придешь».

«А может быть — ты не все время ждал?» — подозрительно спросила Лиз.

«Ты веришь болтовне этой старухи Эндре, мало ли что говорят», — уклончиво ответил Оскар. — «Честное слово, я все время ждал и не верил, что ты когда-нибудь придешь, думал, что могу смотреть на тебя лишь издали. Из-за занавески. Ты даже представить себе не можешь, до чего я сейчас счастлив».

«Я тоже счастлива. Просто счастлива и я не верю тому, что болтают». — Лиз стояла у постели и смотрела ему в глаза.

«У тебя в глазах море», — сказал Оскар.

«И у тебя в глазах море, — сказала Лиз. — Помнишь, как мы были птицами и летали над морем?»

«Мы были чайками», — сказал Оскар. — «Да, мы были чайками», — подтвердила Лиз и села рядом.

Оскар проснулся оттого, что кто-то громко барабанил в дверь, он взглянул на часы и увидел, что уже половина двенадцатого — я должен торопиться, не то могу остаться без билетов, подумал он, идя открывать дверь. И когда он открыл дверь, то увидел ту женщину.

— Как по заказу, — сказала женщина. — Заходила к тебе на работу, а выходит, у тебя сегодня свободный день.

Оскар, потрясенный, попятился. Женщина закрыла дверь и поставила чемодан и большую черную сумку на пол под вешалкой. Затем принялась отряхивать промокшее от дождя пальто.

— Ты ведь должна была приехать в конце недели. — Оскар мотнул головой и уставился на чемодан.

— Что? Ты, кажется, не рад? — рассмеялась женщина. — Сделала тебе приятный сюрприз, не правда ли? — И она прижала Оскара к мокрой груди. — Ах ты мой маленький!

Оскар еще раз мотнул головой и подумал, что перед ним привидение. Женщина повесила пальто на вешалку, взяла сумку и прошла в заднюю комнату. Оскар сделал несколько поспешных шагов, словно желая помешать ей, и остановился. «Зачем она взяла с собой чемодан?» — подумал он, и какое-то нехорошее предчувствие сжало ему горло. Женщина сидела за столом и исподлобья глядела на него.

— Так ты не рад? — словно с угрозой спросила она.

— Нет, отчего же… — буркнул Оскар, подошел к столу, взял газету и сложил ее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература