Читаем Остановка в городе полностью

… На следующий день юноша в тоске бродит по тому самому мосту и смотрит на темнеющую внизу воду. Он не хочет жить без любви и кидается с моста вниз.

Нам предстоит малоприятный переход по вагонам. Мой муж открывает двери, а я закрываю их, поезд мотает из стороны в сторону, и мы пытаемся удержать равновесие. Миновав множество читающих, беседующих, дремлющих людей, мы, наконец, усаживаемся на мягких коричневых стульях вагона-ресторана. Внезапно становится очень светло, пейзаж раздвигается, по одну сторону окон все залито солнцем, по другую — остро очерченная тень вагона. И я снова с удивительной ясностью ощущаю, что мы едем. Меня охватывает блаженное чувство, наверное, нечто подобное испытывают цыгане, когда слышат скрип тележных колес и одна деревня сменяет другую, и возле домов лают собаки.

Я с улыбкой смотрю на мужа, хочу поделиться с ним пришедшим мне в голову сравнением, но встречаю его мрачный, погруженный в себя взгляд, в котором не вижу радости — радости, что мы, наконец, едем, что впереди нас ждет отдых, взгляд у него скорее озабоченный и я боюсь, что в эту минуту он переживает, как могли мы пуститься в путешествие, словно божьи птахи, просто потому, что неделю назад нам взбрело это в голову, и мы даже не успели подготовиться к поездке, связаться с нашими литовскими друзьями и подумать, куда точно едем и надолго ли. Он считает, что мы уже слишком стары, чтобы путешествовать, не ведая, где проведем ночь, где остановимся, он, словно руководитель экспедиции, который боится ответственности, зная, что снаряжение оставляет желать лучшего.

— Прости, — говорит он после того, как официантка приносит нам пиво. — Мне ужасно жаль, что вчера я столько выпил на этом дне рождения. Сейчас я туп, как только что окончивший институт инженер, в голове ни единой мысли, которая сделала бы меня счастливым, и когда я увидел твои сияющие глаза, то понял, как ты рада, что мы, наконец, едем, у меня же такое ощущение, будто я всегда был начисто лишен каких бы то ни было эмоций. Попытайся понять, вчера я не мог иначе, я должен был освободиться от депрессии…

Мне становится стыдно за свои недавние мысли, ведь на самом деле я приписала собственные подозрения и опасения ему. Возможно, что именно я боюсь приключений, которые не связаны с удобствами, с чувством надежности, однако в то же самое время муж думает о чем-то совершенно ином и ему даже не приходит в голову задуматься о завтрашнем дне.

— Ты мог бы не придавать всему такого значения, поехал бы себе просто к морю, валялся на песке, смотрел на звезды. — Произнося это, я слышу в своем голосе упрек, мне становится вдвойне стыдно и я не могу сама понять, почему так сказала.

Но мой муж не замечает моего тона, он делает вдох, словно собирается сказать речь, и начинает:

— Конечно, мы должны были просто поздравить его и через полчаса уехать, а вместо этого ушли последними и тебе было неловко, что я вел себя, как несдержанный мальчишка… Но ведь надо же было хоть раз увидеть, какими мы станем через тридцать, а может и через двадцать лет, — всего вероятнее — даже раньше, — горячится он. — Эта картина возникла передо мной, как только мы вошли к ним на дачу и увидели гостей, сидящих за длинным, заставленным всякой всячиной столом, и кто-то из них отпустил примитивную и даже пошлую шутку, и вместо того, чтобы от неловкости опустить глаза, все засмеялись. Заржали, испытывая истинное удовольствие от этой шутки. Я бы еще понял, если б они были пьяны, но они вовсе не были так пьяны, чтобы не контролировать свои мысли и реакцию. Просто они утратили чувство реальности и уже не в состоянии были взглянуть на себя со стороны. Заметь: все они — преуспевающие в жизни люди, достигшие своих целей. Борьба для них уже кончилась и, возможно, единственным критерием стало личное благополучие.

Разумеется, они еще и сейчас в своей сфере авторитетны и приносят обществу пользу, может быть, даже наибольшую пользу. Это практики и реалисты, я сидел с этими деловыми людьми за одним столом, и мне все время хотелось отколоть что-нибудь такое, что шокировало бы их. Но в то же самое время я понимал: что бы я ни сказал — до них это попросту не дойдет. Никто из них не оценил бы остроты моих высказываний и все было бы отнесено на счет моей молодости или выпитого спиртного, никому даже в голову бы не пришло, что мною могли двигать эмоции.

— И поэтому тебе надо было напиться?

— Безусловно, ибо после каждой рюмки коньяка они становились все симпатичнее, и вскоре я пришел к выводу, что мое первое впечатление обманчиво, что на самом деле эти люди увлекательно и с азартом говорят о своих «Жигулях», дорожных происшествиях, дачах, заботах, связанных с индивидуальным строительством и обо всем прочем, что для них важно. Я понимал только одно: мое первое впечатление было как будто впечатлением трезвого человека, попавшего в пьяную компанию.

— А что ты думаешь о них сегодня?

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза