Остановка в городе

Я, конечно, могла бы сказать, что пыталась его разбудить, потрясла его за плечо, но потом пожалела — зачем тревожить его покой, прерывать приятный сон, проснувшись, он почувствовал бы себя неуютно и ему было бы трудно снова заснуть. Я могла бы солгать и продлить милую идиллию и взаимопонимание в семье; я бы солгала ему и себе, скрепила бы ниточки лжи, и мы, наконец, оказались бы так связаны, что оба поверили бы в свое счастье.

— Не хотела, — дерзко отвечаю я и вызывающе смотрю на него. Какое-то мгновение он внимательно разглядывает меня, затем потягивается, распрямляет свое худое тело и длинные руки, громко зевает и говорит, что пора собираться, похолодало, а нам далеко идти. Я с испугом понимаю, что он уже забыл, как я ответила ему. Просто не обратил внимания на то, что я хотела разозлить его, дать понять, что между нами что-то произошло, как забыл и о том, что минуту назад я отказала ему в своей любви.

Это кара. Равнодушие — это кара, равнодушие хуже, чем пощечина;

кара за то, что я его любила;

что от нашей любви родился ребенок;

что из-за моей любви ему пришлось на мне жениться;

что я до сих пор хочу, чтобы он любил нас;

чтобы мы трое были счастливы.

— Интересно, что сейчас делает наша малышка? — спрашиваю я, оглядываясь по сторонам, и вижу красивый берег, пляж с высокими дюнами и безбрежное море.

(А что ей делать, пробегала весь день, теперь тетя укладывает ее спать.)

— Ты только представь себе, все дни она носится по этому пыльному двору!

(Во-первых, двор не пыльный, и я полагаю, что ей весело играть с другими детьми.)

— Скажи, но почему мы не могли взять ее с собой, здесь столько семей с детьми, мы просто бессердечные люди, сбываем ребенка с рук и сами едем развлекаться. Неужели ты не считаешь это бессердечным?

(Дорогая, нам тоже необходим отдых и, кроме того — как ты представляешь себе наше путешествие, если б мы взяли с собой ребенка?)

— Мы могли с таким же успехом поехать прямо сюда, ты подумай, как малышка была бы счастлива и как полезен был бы ей морской воздух.

Он вообще не отвечает, чертит на песке круги, стирает и снова чертит; мои слова летят в воздух, и ветер относит их в море, где не видать ни одной птицы … Мы хотели пойти вдвоем далеко, найти красивое уединенное место, ночевать в стогу сена, проводить все дни у моря, но мы не смогли этого сделать, наш путь преградила табличка: «Конец пляжа, проход воспрещен, штраф…» Нам пришлось остаться вместе с другими отдыхающими, слушать их визг, надеть купальники, следить за тем, чтобы не украли наши вещи, и вот уже вечер. Мы должны возвращаться в город, смотреть на огни, на дома и на людей, ходить по мощеным улицам, хотя туфли давно уже натерли мне ноги.

Он ничего не говорит и продолжает чертить на песке, а ведь я знаю, что он ответил бы, и сознаю, что все сказанное мною мелко, но мне хочется, чтоб он сказал, просто сказал: «Прекрати, наконец, эти сентиментальности, ты ведь и сама понимаешь…» — но он продолжает чертить круги, стирает их, чертит новые, и внезапно я прихожу к выводу, что он здесь, на пляже, только из чувства долга по отношению ко мне. Его удерживают лишь обязанности порядочного человека: жена, ребенок, семья, он охотнее делал бы что-то другое, находился бы где-то в другом месте, и я думаю о том, что должна дать ему эту свободу.

— Хорошо бы подыскать где-нибудь ночлег, — говорит мой муж. — Боюсь, что теперь уже поздно, — и он виновато смотрит на меня. Я пожимаю плечами.

Я пожимаю плечами, стараюсь дать ему понять, что мне совершенно безразлично, будет у нас ночлег или нет. Он может делать все, что хочет, идти куда хочет, спать с кем хочет. Чужой человек, знакомый, в лучшем случае друг, не более.

Передо мной пустынный лиловато-серый пляж. Чувство покинутости. Ах, как это оказалось просто. Остаться одной. Бродить одной. Спать одной. Деревянное сооружение, похожее на мост, запружено крошечными фигурками людей. Море перед заходом полыхает красным. Огромное солнце медленно садится. Кажется, это было так невероятно давно, когда оно вставало. Играло за окном вагона в прятки. Теперь оно спокойное, величавое, усталое. Погружается в море. Внезапно пляж полон людей. Людей, которые ищут в песке янтарь: молодых, старых, детей — они словно курицы, клюющие зерно. Пестрые, отливающие красным курицы. На горизонте окрашенные в коричневые, лиловые и желтые тона ландшафты. Восток. Плоские силуэты кораблей. Замки на воде. Декоративные сады.

Волны равномерно катятся на песок.

Одиночество — это душевный покой, восхитительная уверенность, освобождение от забот, терзаний, страха. Одиночество просто. С одиночеством свыкаешься. Чудовищных размеров клубника тонет в море. Мир становится приторно сладким — миром перезревшей клубники. Все небо в апельсиновых корках. Раскаленный блин. Покой.

Представление окончено. Люди группами покидают пляж. Стало совсем прохладно. Янтарь склеван, лежаки унесены. На курортный городок опускаются сумерки.