#останься дома и стреляй!

– Мне говорят, что Саша заснул в ванне и утонул, но я в это не верю. Я много раз сюда приезжала и видела: вы часто сидите у окна. Поэтому умоляю вас, скажите: в день его смерти – двадцать шестого апреля – вы ничего подозрительного не видели?

– Божечки! – перепугалась пожилая женщина. – Сыночка вашего, что ли, убили?! А вроде, говорили, несчастный случай!

Ольга Петровна стиснула зубы.

– Я не знаю, что на самом деле случилось. Но хочу выяснить. Давайте, пожалуйста, вместе вспомним! Это было воскресенье, всего два дня назад.

– Воскресенье, – с глупым видом повторила бабка.

Безутешная мать поднажала:

– Кася в этот день уехала в Санкт-Петербург, поезд в семь вечера. За ней должно было приехать такси примерно в пять или в пять тридцать.

Старуха задумалась, потом неуверенно отозвалась:

– Да вроде приезжало. Желтое. С белыми шашечками.

– Кася с чемоданом была?

– Нет, кажется… Только сумочка.

– Саша ее провожал?

– Нет. Со двора сама вышла.

– А дальше… в этот день… кто-то в дом заходил?

Бабкин рот приоткрылся, на губе вспенился пузырек слюны.

«В маразме, похоже. Никакого толку», – вздохнула про себя Ольга Петровна.

Но старуха вдруг абсолютно разумным голосом произнесла:

– Боюсь я рассказывать вам. Вдруг померещилось. У меня ж катаракта на оба глаза.

– Пожалуйста, что! Говорите!

– А потом с милиции придут, станут бумаги совать, чтоб подписывала. Как я буду, если не уверена?

– Я умоляю! Скажите!

– Или Каська меня зарежет.

– Что?

– Да вышла я во двор. Уже поздно было, где-то после десяти вечера. Слышу: шаги на улице. В щелку выглянула – вроде Кася. А потом пригляделась, смотрю: нет, не она. Паренек. Так что и рассказывать не о чем. Обозналась я.

– Нет-нет! Это очень важно! Вы видели, откуда и куда этот паренек пошел?

– Со стороны остановки мимо моего дома, а потом за угол завернул.

– Вам же виден вход в Сашин дом. Он туда… не входил?

– Нет! Мимо прошел! А через минуту где-то с улицы соседней машина выехала. Может, его ждали как раз.

– Номер запомнили?

– Да разве я разгляжу!

– А марка? Цвет?

– Большая. Черная.

– Джип?

– Наверно. На таких еще новые русские ездят.

– Как был парень одет?

– Курточка серая. Джинсы. Кепочка на глаза надвинута.

– Почему вы решили, что это Кася?

– Тощий и вроде походка издали знакомая показалась. Но когда мимо проходил, я присмотрелась: нет, не она. И вообще не женщина, а парень.

– А лицо его сможете описать?

– Да не вижу я лиц! – всплеснула руками старуха и запричитала: – Вот, сказала на свою голову. У меня ж один глаз два процента, а второй пятнадцать! Не видела я никого! И парень – то случайный прохожий был!

Но луч надежды, что ярко засиял в сердце Ольги Петровны, уже было не погасить.

* * *

Работать начальником поезда в карантин – это нечто. Циркуляров и проверяющих больше, чем пассажиров. Да и путешественники скучать не дают. Нет бы тихо сидеть в своих респираторах – чуть не потоком лезут в штабной вагон, грузят проблемами:

– У нас в вагоне мужчина кашляет!

– Я не могу четыре часа находиться в маске, у меня астма!

– Почему в ресторане не продают спиртное?

Кашляющим приходилось измерять температуру, пересаживать. А зачем в карантин запретили продавать алкоголь, Николай Федорович не понимал. Да и в пользу маски не верил, сам скидывал на подбородок, едва выходил из поля зрения камер. Но пассажирам приходилось бормотать набившие оскомину штампы про безопасность и прочее.

Железная дорога нынче тоже «смотрит на запад» – горячие линии, отзывы, каждому кланяйся, ни на кого не прикрикни. А в самоизоляцию ябедников еще больше развелось. Поэтому, хотя вагоны наполовину пустые, после очередного рейса из Питера чувствовал он себя измочаленным. Раньше было время передохнуть между поездками, а теперь и этого не осталось: когда состав отгонят в тупик, ему нужно лично присутствовать при дезинфекции перед вечерним рейсом. И через три часа – снова в дорогу, обратно в Питер.

Раньше Николай Федорович любил наблюдать, как пассажиры вываливаются на платформу, с наслаждением закуривают, встречают любимых. Но пандемия – мрачное время. Ни одного парня с цветами, никаких поцелуев-объятий-веселья. Сутулятся, прячутся под масками, торопятся под неприветливым ветром прочь. Пяти минут после прибытия не прошло – перрон пуст.

Лидка, проводница штабного вагона, уже собиралась захлопнуть дверь, когда Николай Федорович увидел женщину, спешащую к поезду. Нелепая – длинная юбка чуть не волочится по перрону, волосы странного цвета – почти фиолетовые, лицо морщинистое. Но шагает бодро. Пассажирка? Забыла что-то?

– В каком вагоне ехали? – услышал он Лидкин рык.

А потом еще громче:

– Нет, начальник поезда занят. Отойдите, мы сейчас в депо.

Лидка – трудяга, но есть недостаток: старой закалки. Любит поскандалить. А жалобы ему сейчас никак не нужны. Поэтому он отодвинул стакан с чаем и поспешил на помощь.

И очень вовремя: назревала настоящая буря. На глазах у пожилой дамы слезы, вцепилась в поручень вагона, а Лидка ее оттолкнуть пытается. Сейчас еще травму нанесет!

– А ну, отойди, – велел он подчиненной и ласково обратился к старухе:

– Я начальник поезда. Вы ко мне?