Не могу в это поверить. Мои мысли мчатся со скоростью пули. Моя мама и отец Мэйсона… Я знаю, что Эвансы умеют очаровывать (в буквальном смысле), но
Изменяла ли она моему отцу, когда тот был жив? Я знала, что у них в браке были проблемы, но изменяла ли она ему еще до того, как все испортилось? Была ли измена одной из причин их ссор? Складывается ощущение, что я даже не знаю собственную мать.
– Что мне делать, Эйден? Рассказать Мэйсону? Противостоять маме?
Честно говоря, я не знаю, как правильно поступить. Я не хочу иметь дело с такими проблемами; я хочу, чтобы кто-нибудь просто дал мне правильный ответ.
– Думаю, Мэйсон хотел бы знать, – признает Эйден, сосредоточив взгляд на дороге. Я вижу, что он обдумывает варианты.
– Он возненавидит меня. Он возненавидит мою маму. Это разрушит его семью. – Я хмурюсь.
Я не хочу причинять боль Мэйсону, не могу смириться с мыслью, что он меня возненавидит. Он узнает, что все, что ему говорили, – ложь; что не было ни долгих вечеров на работе, ни деловых командировок. Он узнает, что его отец решил не проводить Рождество с семьей, потому что предпочел провести его на Гавайях со своей любовницей.
Эйден задумчиво смотрит на меня.
– А ты? Ты бы хотела знать? Ты бы разозлилась, если бы узнала об этом каким-то другим способом, а потом выяснила, что твой лучший друг все это время знал и ничего не сказал?
Почему обязательно играть в логику? Почему он не может просто сказать: «Я уверен, что все образуется, Тея. Не стоит переживать». Почему нельзя сказать то, что я так хочу услышать?
– Я и без того храню от него кучу других секретов и вру всем друзьям. Еще одна тайна не повредит, верно? – спрашиваю я безнадежно, потому что уже знаю ответ.
– Это не то же самое, и ты это знаешь.
Я тяжело вздыхаю.
– Почему из всех дней я облажалась именно сегодня? Я должна была вернуться за снотворным, а не влезать в интрижку. Типичная Амелия, что тут скажешь.
Уголок рта Эйдена чуть приподнимается.
– О, не стоит возлагать всю вину на Амелию. Тея, похоже, тоже любит драмы. Так ее жизнь становится интересней.
Я игриво шлепаю его тыльной стороной неповрежденной руки, но ему все равно удается заставить меня улыбнуться. Я знаю, что Мэйсон имеет право знать, но что, если не я расскажу ему?
– Технически это твоя вина.
Эйден вскидывает бровь.
– Ты серьезно?
– Да, – говорю я уверенно. – И единственный способ загладить вину – это рассказать за меня Мэйсону. Я права?
В итоге мое заявление звучит как вопрос с надеждой, как безмолвная молитва о том, чтобы он взял на себя ответственность. Я не хочу видеть реакцию Мэйсона. Это будет невыносимо. Он разозлится? Опечалится? Будет в ярости? Поверит ли он?
– Тея, – нежно обращается Эйден. – Ты ведь знаешь, что если бы я мог забрать у тебя всю боль и проблемы, я бы это сделал. В одно мгновение.
Он проводит рукой по волосам, и, несмотря на искренность и сладость его заявления, я чувствую, как надвигается большое жирное «но».
– Но, – продолжает он, – я считаю, что рассказать должна
Черт бы его побрал. В его словах
Я вздыхаю, наверное, в двадцатый раз за последние десять минут.
– Ладно. Я расскажу ему. Но если он не поверит или бросит в меня стол, это не моя вина.
– Мэйсон не бросит в тебя стол. Он может попытаться, но он не настолько силен. Может, у Джулиана получилось бы, но опять же…
– Эйден! – восклицаю я. Почему он высмеивает эту ситуацию и пытается меня рассмешить? И почему у него получается?
– Расслабься, Тея. Мэйсон тебе доверяет. Он поверит тебе и уж точно не станет бросаться столами. К тому же я никогда не подпущу к тебе настолько агрессивную мебель.
На мое лицо наползает улыбка; сердце медленно тает.
– Договорились. Я расскажу ему, когда мы вернемся домой. Я не хочу портить ему отпуск.
– Отлично. Разумная мысль, – соглашается Эйден.
Возможно, я втягиваю Мэйсона в беспорядочную, напряженную, сложную семейную жизнь. Пара недель веселья с друзьями без забот и хлопот его не убьют.
– А ты как? Что думаешь по этому поводу? – спрашивает Эйден.
– Я? А что я? Это не моя семья разорвется на части. Мне просто жаль Мэйсона.