Останься со мной живым

— Вы ещё здесь, — смерил меня надменным взглядом хирург. — Подлатали вашего пса. Пока жив, но состояние… — он цокнул языком и покачал головой.

— Как мне вас благодарить?

— Сонечка расскажет, — ухмыльнулся он и, попрощавшись, вышел за дверь.

Мы остались с Софией один на один. На её лице читалось сочувствие.

— А хотите кофе? Или чай? — вдруг улыбнулась она. — Я сегодня тут одна дежурю, у напарницы пересдача завтра, учит.

— А как Дружок? — волновалась я.

— Пока под наркозом. Александр Валерьевич хороший хирург, но любит, чтобы его упрашивали, уговаривали. Врач не должен быть таким, — она улыбалась, а мне, как и Александру Валерьевичу, хотелось называть её Сонечкой, не Соней, не Софией, ведь она правда была как солнце.

— Спасибо вам за всё, — тихо проговорила я. — Если бы не вы…

— Меня Соня зовут, если что. Мне самой так жалко вашего пса.

— Он мне жизнь спас, — опустив глаза, призналась я.

— Ого! — вытаращила на меня глаза Соня. — Как? А вы домой не поедете? Пёсик нескоро очнётся. Я за ним присмотрю, позвоню, если что.

Почему-то мне не хотелось домой. Я боялась реакции Егора, ведь из-за меня Дружок пострадал, и боялась оставлять пса одного, даже под присмотром Сони. Знала, что сегодня не усну, а здесь, рядом с ним, мне было спокойнее.

— Я бы хотела дождаться, когда он проснётся, если можно.

— Конечно можно, — мне показалось, Соня даже обрадовалась. — Давайте кофе пить, тут есть печеньки.

Лучезарная Соня периодически отбегала проведать питомцев, но всю ночь провела со мной, у неё была вереница историй о кошках и собаках, о морских свинках и черепахах. Она болтала про учёбу на ветеринарном факультете.

— Я бы очень хотела в Москву попасть, там работать в клиниках. Не хочу в захолустье быков осеменять или колоть антибиотики на свиноферме, — скривилась она. — Но пробиться тяжело, сюда-то попала, потому что подружка — племянница Александра Валерьевича.

— Соня, ты хороший человек, душевный. А животные чувствуют людей, так что у тебя всё получится.

— Правда? — округлила глаза она, будто я открыла какую-то тайну. — Александр Валерьевич говорит, что добрый ветеринар, который любит животных, — плохой профессионал, и что жалость — главный враг врача.

— Может, он и профессионал, но он предложил усыпить собаку, потому что мало шансов, а ты помогла. Кому-то жалость и мешает, но человечность никто не отменял. Спасибо, Соня. Не знаю, чем мне тебя отблагодарить.

— Кстати, о благодарности, — смутилась она. — Александр Валерьевич предпочитает сигары и коньяк, я сейчас напишу названия.

Она дала мне бумажку. Я усмехнулась. Цена жизни — всего-то коньяк и сигары, пусть и какие-то элитные.

— Будут ему и сигары, и коньяк. Это ерунда.

— Врач не должен быть таким, — потупив взор, добавила Соня.

— Он честен с собой и пациентами, у него своя цена благодарности. Он до полуночи возился, спасал жизнь моей собаке, на мой взгляд, этого даже мало.

Соня опять с удивлением подняла глаза:

— Но это стоит… прилично, столько же, сколько и сама операция.

Такая она наивная, искренняя. Будет жаль, если система или такие, как Александр Валерьевич, вобьют в этот неогранённый алмаз свои циничные идеи. Мне редко встречались такие солнечные люди.

— Эта собака слишком много для меня значит. Без неё всё потеряет смысл, — вздохнула я. Мне тяжело было даже допустить мысль, что, если Дружок умрёт, я больше не увижу Егора.

Глава 57. Спи

Мы проговорили всю ночь, выпили литры кофе, и я была искренне благодарна Соне за компанию, она не давала уйти в тяжёлые думы. Меня пугало одиночество. Понимание, что я буду в доме одна, без Егора и собаки, заставляло ёжиться от страха. Становилось до жути неуютно.

Когда клиника открылась, потекли посетители, и Соня растворилась среди них, но спустя час вышла ко мне:

— Он вроде очухался от наркоза, но очень слаб.

— Можно его забрать? — я чуть воспрянула духом от хорошей новости.

Но Соня покачала головой:

— Пока нет, нужен покой пару дней. Я ему капельницу поставила, нам можно ехать домой. А завтра с утра позвоню, расскажу, как он.

Мы с Соней вместе поехали на такси, нам оказалось по пути. Я валилась с ног от усталости, а она была весела и выглядела бодрой, хоть иногда и зевала.

В доме царила тишина, Егор не слушал музыку, у меня на душе было тяжело, я чувствовала себя виноватой.

— Егор! — крикнула в пустоту.

Свет мигнул.

— Прости! — проговорила я.

Свет опять замигал, я прошла в гостиную, и Егор по буквам азбуки собрал:

— Не вини себя.

Я не знала, что думает и чувствует Егор. Будь он рядом, нашёл бы нужные слова, но азбукой получалось говорить короткими фразами, ему явно было нелегко набирать буквы, хотя Егор учился и старался.

— Спи, — снова сказал плакат.

Бессонная ночь давала о себе знать, глаза закрывались сами собой, и я послушалась совета, но на душе было неспокойно. Оставшись наедине с собой, я сдалась под натиском тяжёлых мыслей. Лежала на спине, а слёзы струйками стекали по щекам. Мне было страшно и одиноко.