— Не его личной, но когда он приезжал в закрытый госпиталь, чтобы поправить здоровье, то доверял себя мне, и я следила за ним, как и держала его имя втайне. Мертон находился у нас по фиктивным документам и лежал в отдельной палате, и всё держалось в строжайшем секрете. Он поступил к нам уже после того, как обнаружились странные пропажи еды, воды, одежды. А иногда, вообще, пропадали деньги у персонала. Началось расследование. Всех обыскивали, и вот в одну из ночей, во время дежурства, я увидела очень худенькую, затравленную девочку. Она мне такой и казалась. Со спутанными тёмными волосами, очень бледную и со странной кривизной в руке. Она находилась в кухне, бросала в пакет печенье и крекеры, и жевала то, что мы собирались выбросить. Она ела объедки, оставшиеся от пациентов. Я поняла, что вот наш вор. И мне следовало рассказать о ней, но я не смогла. Она была ужасно измученной и такой худой, словно её долгое время морили голодом. Мне стало её по-человечески жалко и, начиная с этой ночи, я стала брать только ночные смены, чтобы следить за ней. Она воровала вещи, некоторые я могла возместить из собственных денег, только чтобы её не обнаружили, а потом она забралась дальше. Там находились только самые богатые пациенты. Я видела, как она вошла к Мертону, и испугалась, что она натворит глупостей. Но вместо того, чтобы сбежать и бросить погибающего незнакомца, она помогла ему. Я понятия не имела, откуда ей известно, как ставить катетер и делать уколы. Я уже догадалась, что её ключица была сломана, и это должно было причинять очень сильную боль, потому что кости срастались неправильно. А также вспомнила, что была пропажа медикаментов и обезболивающих. Мне было безумно жалко девочку. Она была ещё ребёнком с огромными, полными страха и боли глазами, в которых жил только ужас и недоверие. Даже когда я рассказала Мертону о ней, и они с Шайди познакомились, она не могла поверить тому, что люди умеют помогать, а не бить и насиловать. Бедная девочка, — Элеонор утирает слёзы, скатившиеся из глаз.
— Я слушала её, как и Мертон. Мы были в таком шоке. Три года над ней не только физически, но и морально издевались. Её тело было измождённым. Рана от клейма гноилась, а она даже не чувствовала этого. Ей провели серьёзную операцию, ведь клеймо было прямо на пояснице. Всё внутри неё было воспалено, а другое… ниже… там было такое ужасное месиво. Подобного я в жизни не видела. Ты спрашивал когда-то о болях в голове. Это последствия множественных сотрясений, которые никто не лечил. Это не опухоль, это то, что случается после безразличия и жестокости к человеческой жизни. Она восстанавливалась на моих глазах. Я ухаживала за ней, как за дочерью. Помогала ей, и мы вместе сначала ездили на занятия, а потом она уже смогла сама. Самое страшное было в том, что её родители отнеслись ко всему, как к досадному недоразумению, и легко вычеркнули её из своей жизни. Конечно, Мертон смог доставить им неприятности и научил этому Шайди, этого они очень боялись. Потеря статуса. Он был для них намного важнее, чем дочь, которую они похоронили ради карьеры. Я столько лет наблюдала за ней и понимала, почему она стала такой жестокой и холодной к другим. Я знала всё и не имела понятия о том, как помочь, как переубедить, как доказать, что жить она должна для себя, а не ради мести. А потом появился ты. Активный. Живой. Эмоциональный. Влюблённый. С одной стороны, мне было жаль тебя, Рейден, ведь ты даже не представлял, во что вляпался. А с другой… я видела Шайди и то, как она менялась рядом с тобой. Она словно шагала назад и возвращалась обратно к той восемнадцатилетней девчонке, которой была до рабства. Она узнавала мир, находясь рядом с тобой. Радовалась и корила себя за чувства, боролась с собой, ведь так боялась их. Боялась, что снова будет так же больно, как и тогда. И вот что теперь случилось. Крайность. Вы оба дошли до неё, и я благодарна богу за то, что ты вернул её обратно. Нельзя ей туда. Не так. Не слабой и сломленной своими чувствами. Не ради спасения другого. Рейден, спасибо тебе. Спасибо тебе за то, что не оставил её одну. Не бросил. Простил и принял. Спасибо тебе, мальчик, ты замечательный. Спасибо.
Элеонор разрывают слёзы, когда она обнимает меня. Но я не чувствую себя замечательным. Я ощущаю только одну горечь и пепел на сухих губах. Страшно. Всё это так страшно. Элеонор стирает слёзы и понемногу успокаивается.
— Я могу приготовить тебе что-то…
— Нет, оставьте нас. Я буду с ней. Отдохните. Я… вернусь к ней. Хочу обратно, — шепчу, качая головой, и поднимаюсь со стула.
Не оборачиваясь, поднимаюсь на второй этаж. Вхожу в спальню и снимаю обувь. Забираюсь в постель и обнимаю Шайди. Прижимаю её к своей груди и крепко сжимаю в своих руках, желая показать, что я рядом. Всегда рядом.