Останься в Вейзене

Впрочем, надеюсь, скоро я узнаю тайну его исчезновения наверняка. И вряд ли от кого-нибудь, кроме него самого… Ведь даже об его существовании я узнала случайным образом.

После лекции, как и в прошлый раз, нашлось достаточное число желающих углубиться в детали… Сначала я отвечала на вопросы, стоя за кафедрой, а после разговаривала со многими лично. Да, ответы я знала не на всё, но о том, что знала, говорила, даже не пытаясь ничего утаить. Затянулось это всё до невозможности… Но, к счастью или сожалению, из аудитории нас никто не выгонял.

* * *

Заинтересованные вскоре закончились — расползлись по своим уголкам. Остался один-единственный человек — видимо, интерес его был насколько необъятен, что переходил через все видимые и мнимые границы.

Всё то время, что я отвечала на индивидуальные вопросы, он стоял в отдалении, опираясь на одну из парт. Дожидался терпеливо… Однако, стоило мне освободиться, как он сразу же, неспешной вкрадчивой походкой приблизился ко мне.

— Прекрасная лекция, Варя.

— Благодарю, — я кивнула.

В воскресенье, сразу после того тяжелого разговора, на завтрак мы все-таки сходили — все вместе, втроём. Позавтракали совершенно безвкусной едой в угнетающем молчании. А потом я сбежала… Освободившись первой, вышла подышать свежим воздухом, а потом поняла, что не могу здесь больше находиться. Благо, оставались в кармане нерастраченные копейки — смогла вернуться в академию.

Я, конечно, не учла в тот момент, что возвращаться мне особо и некуда.

Вечером Феранта меня отыскала. Выписала мне чек на вполне приличную сумму — чтобы возместить убытки и слегка компенсировать моральный ущерб. И выделила новую комнату, которая мало чем отличалась от предыдущей. Разве что поменялись местами кровать и шкаф и исчезла возможность поговорить с соседкой — вторая комната в моём блоке пустовала.

— В твоём роду не было птиц? — поинтересовался Гетбер, пристально глядя на меня.

— Почему именно птиц?

— Птицы такие же неуловимые. Особенно маленькие, которые живу в кустах. Вслушаешься — шуршит листва, но попробуй их хотя бы разглядеть… не говорю уже о том, чтобы словить… и останешься ничем, так ещё и обсмеянный. — Пару мгновений помолчав, он добавил: — Значит, какие-то другие звери всё-таки были? Мышки?

— Никого не было. По крайней мере, никого, о ком бы я знала.

И снова этот обмен взглядами. Сколько ещё мы будем то отдаляться, то приближаться? До тех пор, пока качели не разгонятся настолько, что на них уже невозможно станет держаться? И мы стремительно полетим вниз, вот уж точно птицы. Только птицы, приземляясь, не расшибают лбы.

— Когда здесь заканчивается учебный год? — спросила я.

— По сути, никогда, — ответил Гетбер. — Через две недели будет что-то вроде отпуска на месяц, чтобы ученики могли выдохнуть. Потом учёба возобновится, причём с преобладанием практик на свежем воздухе. Потом ещё один отдых в конце лета, потом — в середине осени. Можно, пожалуй, считать последними текущие две недели: летний период считается промежуточным этапом, а с осени отсчитывают новый курс. Но многие занятия начинаются, когда им вздумается, также и заканчиваются. Твои лекции, не сомневаюсь, можно продолжать ещё очень долго.

Я кивнула и посмотрела в сторону окна:

— Может, выйдем прогуляться?

— С превеликой радостью, — он чуть улыбнулся, — мне тоже жутко надоело это душное помещение.

Цветущая весна подходила к концу. Лепестки едва ли проглядывались, и то лишь на нескольких кустах — остальные целиком сбросили торжественное одеяние. Один раз в год сады цветут… И каждый раз, отцветая, наводят какую-то жуткую тоску.

Мы заняли одну из лавочек — возможно, ту самую, на которой сидели во время нашего первого полноценного разговора.

— Значит, этот месяц я буду свободна? — спросила я, рассматривая носки ботинок.

— Возможно, — ответил Гетбер, — если Феранта не запрёт тебя в лаборатории, чтобы не терять такой прекрасной возможности разузнать о камнях побольше.

— Но ведь и учителям нужен отпуск, не только ученикам.

— Я согласен с тобой, — он кивнул, — но то, с чем согласен я, очень часто не равно тому, с чем согласна Феранта.

— До того как оказаться здесь, я два года подряд работала без перерыва, — призналась я, — работа по гранту, это что-то очень похожее на нынешнюю ситуацию. Есть определенный объект или направление, на которое правительство готово выделить деньги. Ты подстраиваешь под этот запрос возможности своей лаборатории, а потом трудишься беспрестанно, периодически отчитываясь. Сделать обычно надо много, но рук всегда не хватает. Вот и приходилось пропускать и выходные, и каникулы.

— Без тебя там, наверное, всё рухнуло?

— Возможно, — я пожала плечами, — но не знаю, простят их или нет. Всё-таки, один из основных исполнителей гранта вышел из игры не потому, что просто устал.

Хотя, может, так оно и было.

Усталость доросла до таких масштабов, что я перестала обращать внимание на мир, окружающий меня. И он стал заниматься собственной жизни — слишком быстрой, и в один момент я за ней не поспела.