Остап Бендер в Крыму

— Прекрасно, рад приветствовать, уважаемый капитан. С греческого перевес ти несколько слов надо, уважаемый, — просительно пропел ему Остап.

— С греческого? Ха, не знаю, чтобы перевести. С английского если, то попробовать можно, — ответила тельняшка, закуривая.

— Вот беда, товарищи…

— Правильно вам подсказали, к тем надо, кто бумагами в порту командует, товарищ.

— Ясно, ясно, товарищ, я так и сделаю, — вздохнул искатель.

И Остап пошел к служащим порта с тем же вопросом: кто может перевести с греческого несколько слов?

Но все, к кому он обращался, пожимали плечами и отнекивались. И только один всколыхнул надежду у великого предпринимателя. Он взял фотокарточку, внимательно посмотрел и сказал:

— Тут вообще непонятно… Одно слово по-гречески, другое по-турецки, как я догадываюсь, — и возвратил шифровку недоуменно смотревшему на него Бендеру.

— По-гречески и по-турецки? — переспросил озадаченный Остап.

— Это так, если не ошибаюсь, товарищ, — подтвердил тот.

После этого Бендер начал ловить людей, идущих в морвокзал и выходящих оттуда. Ловил у касс, у багажного отделения, спрашивал всех:

— Не знаете ли греческого языка? Перевести тут надо, всего несколько слов, граждане? — и подносил свою треть фотоснимка к глазам спрашиваемых.

— Не-е… товарищ…

— Не изучал.

— Не ведаю…

— Откуда мне знать!

— К переводчикам обратитесь.

— Не приставайте, гражданин!

Сыпались ответы и многие другие, но все содержали отказ. Наконец один пожилой толстячок в канотье, держа в руке трость с замысловатым набалдашником, участливо ответил:

— Немного знаю в пределах гимназического курса. Что тут? — взял он фотокарточку. — Ага… Первое слово, как я понимаю, звучит… разыскать. Другое слово не иначе как по-турецки… Дальше… Э-э-э, — начал он, экая, разбирать по складам. Дальше я тоже не понимаю… Извините, товарищ, но… хотел помочь… и не могу… — Приподняв канотье, толстячок проследовал от Остапа своим курсом.

— Да, дело осложняется, — сказал вслух сам себе Бендер. — Но продолжим поиск…

А в это время Козлевич охотился у входа в «Интурист» с такими же вопросами. Но результат был такой же, что и у его технического директора. Наконец, одна фифочка, ни тела, ни мяса, как говорится, душа ремнем одна перепоясана, не обошла его вниманием.

— Ну-ка, ну-ка, товарищ, дайте посмотреть, что туту вас, — одернула она гимнастерку с комсомольским значком. — Я знаю немного… А-а… — вернула она второй кусок фотокарточки загадочной записки. — Фотография… — сморщила она свое полудетское личико-яблочко. — Тут вперемешку и по-гречески, и по-турецки, извините, товарищ, — и понеслась дальше.

А потом Адам задел надоевшим ему вопросом парня в кепке, насунутой на самые брови. И тот ему гаркнул:

— Какого ты пристаешь к трудящемуся, усатый бля… — и протопал мимо. А еще один сказал Козлевичу когда посмотрел на фототекст:

— Шифровками занимаетесь, товарищ? — и с подозрением уставился на просителя. — В милицию надо, или в ГПУ, там все знают.

Услышав слова такие, Адам Казимирович выхватил свою треть фото из рук такого умника и быстро отошел от него. Он так и не понял, то ли «шифровку» в милицию и ГПУ надо, то ли его самого.

День клонился к вечеру, и разомлевшие курортники вяло тянулись домой. И когда Адам подплыл к одной такой паре с заветным вопросом, то услышал:

— Гимназии не кончали, греческому и латыни не обучались, — скороговоркой отсыпал ему ответ высокий и худой, как жердь, курортник в панаме.

— Вот именно, — поддакнула его спутница в противовес ему полная в два обхвата, обливающаяся потом.

— Нет, — вслух произнес Козлевич, когда остался один. — Так мыкаться и выслушивать всякое от прохожих ни к чему, уважаемый Остап Ибрагимович.

И Шура Балаганов выслушивал схожие реплики, а один бросил:

— Не приставай, лишенец.

Услышав такое, молочный брат Остапа рассмеялся и спросил:

— А кто это сейчас гимназическими языками занимается? Что, из белогвардейцев видать? Вот я в милицию…

И тут в бывшем допровце вспыхнула его былая ненависть к тем, кто часто призывал милицию на помощь. Он подскочил к тому и, тряхнув своими рыжими кудрями, нагнул голову, чтобы боднуть угрожавшего ему оскорбителя. И растопырив вилкой указательный и безымянный палец, подколодным змеем прошипел:

— Да, я за такие слова, знаешь что…

— Но-но, ну-ну — и поняв, что его слова были не по адресу и навлекли на него опасность, «лишенец» ретировался восвояси.

После этого случая настроение у бывшего мелкого жулика резко упало. И он отправился в ближайшую пивную, чтобы охладить свое возбуждение.

За одним из столиков пивной сидел Козлевич и окунал свои усы в пивную кружку.

Балаганов громко заказал себе пива и, подсев к автомеханику, завистливо спросил:

— Адам, вы перевели свою писанину и обмываете ее пивом?

— Ой, братец Шура, что я могу вам сказать. Натерпелся я всяких непригодных слов, но выяснил, что тут одно слово по-гречески, а другое по-турецки. Перевести это все мне не удалось. Кроме всяких упреков со стороны тех, к кому я обращался.