Остап Бендер в Крыму

— Ну например, об отъезде графини из дворца, о ее последних приготовлениях к этому… Прятала ли она свои ценности, или с собой увезла?

Бывшая графская служанка помолчала и сказала:

— Елизавета Андреевна уезжала с явной неохотой, граждане-товарищи. И, конечно, с надеждой на скорое возвращение. Прятала ли она дворцовые реликвии или нет, об этом ничего сказать не могу. Мне неведомо. Но за несколько дней до ее отъезда во дворце поселились штабс-ротмистр с двумя своими поручиками. Наше пребывание во дворце стало весьма ограниченно. Туда мы являлись только строго по вызову Елизаветы Андреевны. Кроме того, большая часть прислуги ею была отпущена как бы в отпуск или совсем уволена. Весь дворцовый комплекс охранялся солдатами штабс-ротмистра Ромова. Случайно мне стало известно, что его же солдаты завезли строительный материал. А после я была очень удивлена, что сам ротмистр и его офицеры собственноручно делали какой-то ремонт во дворце…

— А где, где они делали ремонт, любезнейшая Фатьма Садыковна? В каком месте?

Бендер старался говорить слова «любезнейшая», «уважаемая» и готов был произносить даже «высокочтимая». Слова, которые были совсем не чужды слуху людей дореволюционного времени. Таким обращением великий выпытыватель стремился расположить женщину к большему откровению.

— В каком месте они делали ремонт, разумеется, мне неведомо. Об этом, граждане-товарищи, советую поговорить с Екатериной Владимировной, моей коллегой. Она больше меня должна знать, уважаемые. Думаю, не секрет уже, она дружила с один из офицеров ротмистра. Возможно, ей больше известно об этом, чем мне…

— Да, с Екатериной Владимировной, видимо, нам надо будет встретиться и поговорить, уважаемая Фатьма Садыковна, — кивнул головой Остап.

— Да, определенно надо, — подтвердил и Балаганов.

— Но смею вас предупредить, что она среди нас отличалась особым своенравием, была не общительна, так что…

— Вы полагаете, что она, возможно, не пожелает и поговорить с нами? — спросил Бендер.

— Вполне возможно, граждане-товарищи, вполне…

— А как фамилии поручиков и того офицера, с которым дружила Екатерина Владимировна? — спросил Остап.

— К сожалению, фамилии их мне не известны, граждане-товарищи. Да и зачем это вам? Они или погибли, или ушли с войсками Врангеля… Так что… — развела чуть руками Фатьма Садыковна, — и фамилии, и судьба их мне, разумеется, неизвестна.

— Жаль, что так мало известного обо всем этом. Все это загадочное, таинственное, романтичное, если хотите, было бы очень интересным для наших читателей.

— И нашим слушателям, любезнейшая Фатьма Садыковна, — поднапрягся Балаганов, растянув рот в улыбке и тряхнув своими кудрями.

— А что вам известно, высокочтимая Фатьма Садыковна, о дворцовом фотографе Мацкове? — спросил Бендер.

— О дворцовом фотографе? Совсем ничего, граждане-товарищи. Известно, приезжал такой, фотографировал Елизавету Андреевну, с собачкой Чемликом и без него… Вот и все, что мне известно о нем.

— Разумеется, уважаемая Фатьма Садыковна, разумеется… — раскланивался Остап, видя, что большего он здесь не узнает. Но все же, спросил еще: — А ремонт этот самый они делали в самом дворце или около него где-то, драгоценнейшая Фатьма Садыковна?

— Разумеется, в самом дворце, как я поняла, и как говорили другие. Зачем же им ремонтировать что-то возле дворца… — как-то скорее своим мыслям ответила женщина, чем газетчику и радиокомитетчику.

Расставаясь с бывшей графской служанкой, переквалифицированной Советской властью в медсестры грязелечебницы, Бендер и его компаньон горячо поблагодарили миловидную женщину, которая сообщила и подтвердила ценнейшую для них информацию.

— Ну, Адам Казимирович, — радостно сказал Бендер, падая на свое начальствующее место в автомобиле, — теперь у нас есть кое-что о третьей горничной. И, главное, — что ротмистр со своими поручиками под видом ремонта замуровывал графское золото не где-нибудь, а в самом дворце…

— Поздравляю, Остап Ибрагимович, — улыбнулся, тронув свои усы, Козлевич.

— Поздравлять рано, Адам. Но главное то, что клад наверняка во дворце. Эх, нужно только отодрать штукатурку и обои в правильном месте, — и уверен! — сокровища графини Воронцовой-Дашковой предстанут перед нашими глазами, детушки вы мои, — сказав это, Остап задумался и промолвил: — И, конечно же, клад где-то в подвале…

— Ну, это уж как сказать, Остап Ибрагимович, — покачал головой Козлевич. Молчавший «представитель радио» тут же сказал:

— И я так думаю, в подвале, командор, Адам Казимирович.

Так рассуждали компаньоны, проводив Фатьму Садыковну и сидя в «майбахе», который стоял в аллее парка сакского бальнеологического санатория.

— Так что, братцы, в обратный путь? — спросил Козлевич.

— В обратный и безотлагательный, — привстал с сидения великий искатель графского клада. — Вперед, мои визири! — провозгласил Бендер. — Гип-гип, ура!

— Гип-гип ура! — в тон ему прокричал Балаганов.

Козлевич трижды подтвердил восторг своих «братцев» автомобильным сигналом, и «майбах» понесся к выезду из сакского санатория.