Остап Бендер в Крыму

— Неужели и там играли роль сынка лейтенанта Шмидта?

— О, командор, это было давно. Тогда я еще не применял этот промысел.

— Жалкий и скудный промысел, надо прямо сказать, Шура. Он только для пижонов и годится. Для тех, у которых в глазах тоска по допровским щам.

— Да, братцы, когда я был помоложе, то я тоже много ошибок наделал. Лишил себя нескольких лет свободы, — вздохнул тяжело Козлевич.

— Неужели?! — всплеснул руками и остановился Бендер. — Адам Казимирович?

— Да, Остап Ибрагимович, говорить об этом очень неприятно… братцы. Но я сознаюсь… Если камрад, как вы говорите, наш братец Балаганов вступил на путь исправления и повернулся лицом к богу, то это отмечено раз и навсегда и у меня.

— И тоже к богу? Тянетесь к нему всей душой, Адам Казимирович? — заглянул в лицо непревзойденного автомеханика Остап.

— Представьте себе, братцы, представьте, есть у меня такое раскаяние, поверьте моему откровению.

— Прекрасно. Теперь в нашей компании два богомола, как я понимаю. Осталось только мне приобщиться к вере в бога.

— О, Остап Ибрагимович! — воскликнул Балаганов. — Как бы это было прекрасно. Вы уже не такой ярый противник, каким были, но все же…

— Но все же… — повторил Остап. — Идем и берем билеты на пароход. Вопреки желаниям Балаганова, они купили до Сухума билеты не первого класса, а второго. Потому что в каюте первого класса было только две койки. А компаньоны хотели плыть вместе, поэтому билеты были куплены в каюту второго класса, где было три спальных места.

«Ленин» отплывал в шесть часов вечера, и компаньоны за полчаса до отхода, предъявив билеты уже другому вахтенному, поднялись на борт. Пароход совершал рейс до Батума с заходами в промежуточные порты: Феодосия, Керчь, Новороссийск, Туапсе, Сочи, Поти, Сухум и конечный — Батум. Затем пароход шел обратно в Одессу.

Перед своим путешествием, компаньоны побывали в арендуемом ими доме, взяли все необходимое в дорогу, предупредили хозяев о своем кратковременном отъезде и строго наказали им охранять «майбах».

Вечером пароход отдал швартовы, прогудел и вышел из акватории ялтинского порта мимо маяка в открытое море. Если на берегу пароход провожали толпы людей, то в море его провожали крикливые чайки. Крымский берег затягивался синевой, и все дальше и дальше скрывался за морем.

Компаньоны стояли на палубе и смотрели на Ялту где в кое-каких местах уже засветились вечерние огоньки. Море было спокойное, будто разглаженное утюгом. Бендер спросил:

— А вы, Адам Казимирович, не боитесь морской болезни?

— Нет, вы знаете, мне приходилось плыть из Одессы в Херсон. Тогда сильно качало. Многие переболели, но я, Остап Ибрагимович, прекрасно перенес волнение моря.

— Ну, а что касается меня, то вам, детушки, уже известно, как капитан морского клуба «Два якоря», переболел морской болезнью, когда совершал вояж по Азовскому морю.

Друзья прогуливались по палубе до времени, когда над морем повисла, хотя и звездная, но довольно таки темная ночь. Она плотно окутала не только морской простор, но и палубу парохода, над которой засветились неяркие разноцветные лампочки, похожие на облупленные яйца.

Погуляв по судну, компаньоны познакомились с его расположением и вошли в ресторан. Как настоящие нэпманы, плывущие по предпринимательским делам, они заказали все самое лучшее из имеющегося там меню.

— А скажите, Шура, этот ресторан не на много отличается от того на «Екатеринославле», где мы с вами так неожиданно встретились, а?

— Да командор, я тоже это хочу сказать, — закачал головой Балаганов, изрядно захмелев после очередной рюмки.

Козлевич увлекся пивом, не отказавшись перед этим от водки. После каждого глотка он смахивал рукой пену с усов и улыбался каким-то своим радужным мыслям.

О делах компаньоны не говорили. Столы в ресторане стояли тесно, а говорить о секретах в непосредственной близости чужих ушей никак не входило в планы тайных искателей графских сокровищ.

Спать друзья легли поздно. Перед тем как уснуть, Остап вдруг вспомнил свой вояже Кисой Воробьяниновым по Волге на тиражном пароходе «Скрябин». «Да, там мы какое-то время были в безмятежном раю, — подумал Бендер. — Но потом…» — и бывший охотник за стульями столового гарнитура мастера Гамбса и бриллиантов мадам Петуховой громко рассмеялся, вспомнив, как его, «художника», вместе с «мальчиком» позорно изгнали со «Скрябина».

Козлевич приподнял свою усатую голову и хмельными глазами посмотрел на Бендера. Балаганов громко сопел во сне, и на смех своего командора не прореагировал. Но и автомеханик ничего не спросил у Остапа о причине его смеха.

— Воспоминания, воспоминания, детушки, — тихо промолвил Бендер, засыпая.

Ночью, когда компаньоны дружно спали, пароход «Ленин» прошел Феодосию, Керчь и утром вошел в Цемесскую бухту Новороссийска. Пароход протяжно прогудел, Остап открыл глаза и выглянул в иллюминатор.

Море было чистым и спокойным. Носились крикливые чайки. Солнце белило и без того белые от заводской цементной пыли предгорья и дома. Дрожь корпуса судна уменьшилась, «Ленин» подходил к причалу.