Остап Бендер в Крыму

— Прости, дорогой, я понимаю, что у тебя не ладится с женщиной. Я видел тебя на базаре, слышал твои желания. Теперь я вижу, что ты не тот, которого надо бояться. И ты действительно хочешь туда? — махнул он рукой в сторону выхода из батумского морского вокзальчика. — В Турцию?

Ксенофонтов тут же спрятал платок и с надеждой посмотрел на старика. Екатерина сидела в стороне и молчала, наблюдая за ними, слыша отдельные слова аджарца. Он говорил:

— Я могу тебе помочь, конечно. Но это стоит больших денег, дорогой. Идти туда, а потом обратно, понимаешь. Это очень опасное дело сейчас, дорогой, очень.

— Сколько, уважаемый человек, нужно денег? — придвинулся ближе к аджарцу Ксенофонтов.

— Зачем спрашиваешь сразу «сколько»? Ты скажи лучше, как ты можешь ходить по горам и твоя женщина?

— О, уважаемый человек, речь идет только обо мне. Женщина не пойдет за кордон. А что касается меня, то мне не привыкать, я служил в Крыму и много ходил по горным тропам.

— А-а, если так, дорогой, то это хорошо. А почему женщина твоя не пойдет?

— Не хочет. Она говорит, на какие деньги мы там жить будем.

— Она правильно говорит, очень правильно. Женщины помоложе могут пойти и ублажать, понимаешь… прости старика, дорогой… Ублажать богатого человека там… А она… Не обижайся, дорогой, таких там много, — критически взглянул он на Екатерину и бросил щепоть табака в рот. — Если речь будет идти о тебе одном, то еще вопрос, дорогой. Что ты понесешь туда? За границу?

— Что вы имеете в виду, уважаемый отец? — не понял Вадим.

— А то, что называется и у вас, и у нас контрабандой, понимаешь.

— Ничего не понесу, только себя. У меня ничего и нет.

— Э-э, — покачал головой старик, и хвост его тюрбана закачался в такт покачивания головы. — А вот скажи, там, в Турции, или еще дальше, у тебя родственники есть? Те, которые дадут тебе кусок хлеба?

— Нет, отец, таких у меня ни в Турции, ни дальше нет. Тех, которые уехали раньше, мне будет трудно разыскать. Разве что, вот одна… — Ксенофонтов вспомнил о графине Воронцовой-Дашковой, к которой он собирался обратиться от имени Екатерины, но промолчал. Так как совсем не представлял, где она проживает. Но, полагал он, конечно же, не в Турции.

— Да, совсем, совсем плохие твои дела, если так, — мотал свисающими с головы концами тюрбана аджарец. Он подошел к открытому окну, выплюнул жвачку, вернулся, все еще покачивая головой.

— Да, уважаемый человек, плохие мои дела, верно, — сочувствуя самому себе, выдохнул Вадим. — Но, все же, скажите, сколько надо заплатить, чтобы меня провели на ту сторону?

— Э-эх, дорогой, чтобы ты знал, то тысячи две, не меньше. Так как ты бедный человек, а с другого — много больше.

— Тысячи две?! — ужаснулся бывший поручик.

— А как ты думал, дорогой? Очень опасно сейчас стало, очень опасно.

— Это мне понятно, понятно… Хорошо, отец, если я наберу, достану эти деньги, где я тебя могу найти?

— Здесь меня и найдешь, дорогой. Я ночным сторожем в порту служу. Вот видишь? — указал старик в открытое окно. — Лодки на берегу, сторожу их. Чтобы кто-нибудь не уплыл на одной из них. Хочешь, лодку дам, дешевле будет. Но знаешь, дорогой, много надо плыть веслами. И тоже опасно, понимаешь.

— Э-э, нет, отец, на веслах я за ночь не доберусь до Турции.

— Как веслами работать будешь, какой ветер пойдет, волну какую подымет, дорогой, — вздохнул аджарец.

Ксенофонтов слушал старика, а сам думал о том, как ему собрать такие деньги. С его мизерной зарплатой потребуются годы. Жить впроголодь, чтобы собрать такую сумму. А потом что? Голым и босым оказаться на чужбине? И кольцо, подарок графини, нужных денег не даст.

Он поблагодарил старого аджарца и вернулся к ожидающей его Екатерине. Когда он с удрученным видом сел рядом, женщина, глядя на него, сказала:

— До отхода «Пестеля», Вадим, осталось полчаса. Послушай меня, вернемся вместе в Сухум. Обещаю следующим рейсом привезти тебе кольцо Елизаветы Андреевны. Но и оно не оплатит твою затею. Я слышала многие слова старика. Аджарец подтверждает, что ничего хорошего на той стороне тебя не ждет. Навряд ли ты найдешь там мою Елизавету Андреевну… Где она, что с ней? Не стоит себя тешить призрачной надеждой, Вадим, любимый… — прошептала последние слова Екатерина.

Ксенофонтов молчал, низко опустив голову, затем промолвил:

— Если так… твоя правда, Катрин… Но ведь и тебе жить не сладко, занимаясь унизительной пароходной службой.

— Да, не сладко, но что поделаешь… Одна была у меня надежда — на твою взаимность, но… Вижу только безответное твое отношение ко мне, — Екатерина помолчала какое-то время и со вздохом сказала. — Знаешь, признаюсь, если бы не дядя, — он может из-за меня пострадать, как ты понимаешь, — и я бы не прочь уехать из страны Советов. Но нужны средства, Вадим, как ты еще раз убедился. Нужны деньги и для перехода, и для жизни там. И если бы у нас откуда-то появились деньги, то… хотя мне очень жалко дядю. Он так много сделал для меня и для тебя… — растроганно промолвила женщина. — Узнают власти и его развенчают из-за нас. Ты же знаешь советские законы, нашу действительность.