Остатки

– Я, может, и циник, может быть, и эгоистичная мразь, но не убийца. Когда Кассандры не стало… я впервые остался по-настоящему один и не сразу, но вступил на путь неожиданного переосмысления. Друзей нет, семьи нет, никого нет. А когда все твои близкие только и умеют, что умирать, а ты вспоминаешь их и сожалеешь об упущенном времени и своих возможностях помочь им… то начинаешь задумываться, а что будет после тебя. Дело не только в наследии – меня волновал личный итог. Я всю жизнь пытался дать людям что-то новое, некий инструмент для развития. Я пытался доказать сам себе, что живу не просто так, что моя сестра умерла не просто так, что мои уроды родители были уродами не просто так, что… что мой ум и опыт существуют не просто так. Знаешь, чем мы с Бенджамином отличались? Он лишь хотел найти свое место, доказать, что чего-то стоит, привнеся в этот мир нечто великое, за что этот самый мир и примет его. У него не было проблем с людьми, а у меня были. Я всегда видел их несовершенство, с самого долбаного детства, видел и знал каждый изъян! Правда состоит еще и в том… как бы так сказать… Я сам полон изъянов и ненавижу себя за это. Но только если с чем-то еще у меня получалось мириться, то вот с природой… Ты бы знала, как часто я чувствовал себя чужим, словно по жизни не в том месте и не в том времени.

После Огнепада, когда я сделал все, чтобы лишить людей смертоносного изобретения Кассандры и всего, что было в ЦРТ, я провел много времени в одиноком переосмыслении пройденного пути. Отсутствие Кассандры будто бы освободило меня от самого себя. Лишенный прагматичной брони, разочарованный в творении своих рук и потерявший всех и вся, я наконец-то понял… понял, как всегда, слишком поздно и с такой неописуемой болью, что имею право на обычную жизнь. Человеческую, простую и маленькую жизнь. Я заслужил это, и я хочу этого. Раньше я видел лишь бессмысленность подобного суждения, ибо мои знания, талант и власть… их надо применить, верно? Что-то сделать великое, важное, то, чего не могут другие! И я сделал. Большинство задают вопрос: а сделал ли достаточно? Я же люблю другой вопрос: а достаточно – это сколько?

– Я правильно понимаю – это ты так решил убрать напускную заносчивость, дабы показать свое понимание человечности?

– Всю жизнь считал эту вот человечность обузой.

Ксения ничего не ответила.

– Вы все читаете меня худшим из людей лишь потому, что я не умею плакать перед толпой и утопать в сожалениях, то есть контролирую себя, а уж никак не из-за моих ошибок. Все дело в раскаянии, верно? Если тебе так удобно, то я раскаиваюсь действиями, а не слезами, что удивительным образом делает меня единственным человеком, способным что-то изменить. Я знал прекрасных людей, которые, как ты, позволяли эмоциям диктовать направление, причем направление хорошее, созидательное, опять же, как и ты, когда пыталась арестовать Эхо, но сделала это лишь благодаря моей помощи. Так вот, все эти люди, не поверишь, были лучше меня. Я это признаю, да вот только мир сожрал их, наплевав на их жертвы и страдания, а я еще здесь, делаю все, чтобы спасти остатки! Хочешь обвинять меня? Пожалуйста, против не буду, я заслужил, но только не вини меня в том, как ты себя чувствуешь.

– Выговорился? – Ксения звучала именно так, как рассчитывал Итан, – взросло, с характером, как лидер. – Хорошо. Видишь ли, Итан, после всего, что мы пережили, я не знаю, чего хочу, потому что обычная жизнь так от нас далека, что кажется утерянной навсегда. А значит, остается работа, которая приносит столько последствий, что порой мне кажется, что лучше просто ничего не делать.

– К таким же выводам пришел Бенджамин.

– О, про это мне даже не рассказывай. Тогда с ним была я, а не ты. И именно из-за этого я и задаюсь вопросами, потому что без них… Я видела, в кого превратился Бенджамин, и не хочу стать такой же.

– И вновь я говорю: ты больше не одна. Мы справимся вместе, я в этом уверен.

– Поделись.

– Ты напоминаешь мне о самом важном – о человечности, а я не даю тебе утонуть в сожалениях и скорби. Мы – команда. А Данакт – одинокий подросток, который полон страха и неуверенности. Я знаю его лучше любого – не из-за общего ремесла, а из-за общей судьбы.

– Вот теперь ты меня удивил.

– Хочешь еще удивлю? Я искренне, честно, рад, что ты жива и помогаешь мне. Не знаю, как бы справился без тебя. А раз мы оба еще не сдались, значит, все у нас получится вместе, и я благодарен тебе за это.

– Сам Итан Майерс благодарит меня – до чего мы докатились! – с улыбкой произнесла Ксения. – Надеюсь, ты так не вымаливаешь у меня извинения за то, что назвала тебя преступником?

– Нет. – Итан подхватил настрой. – Хотя, что уж таить, сделаю великий шаг, признав, что с точки зрения законодательства я и правда преступник. Но, во-первых, у меня есть классный адвокат – да, уверен, ты меня прикроешь. А во-вторых, как бы так выразиться корректно… для победы над преступником ныне нужен лишь другой преступник. Времена-то нынче суровые, как ты не могла не заметить.

– Вау, ты продолжаешь меня удивлять – горжусь тобой!