Остатки былой роскоши

Несколько лет назад из уст в уста переходило одно имя: Рощин, Рощин. Когда-то это был самый знаменитый человек в городе. Ежов тогда прозябал на административных задворках, но упорно и успешно расталкивал локтями конкурентов. Сначала восторгались Рощиным, обожали его, как кумира. Позже ненавидели с той же страстностью, с какой до того любили. Еще чуточку – и Рощин стал бы... царем в этом городе. Вполне вероятно, он стал бы справедливым царем, мудрым. Он сумел заработать деньги, гордился этим, значит, у него не было бы желания брать их везде и всюду, где возможно, и в неограниченном количестве. Он был капиталист до мозга костей, следовательно, объединял бы предпринимателей, давал бы им работать не за взятки, а из любви к бизнесу. Отсюда вопрос: кому все это нужно? Естественно, он бы пнул под зад коленом нынешних представителей руководящей верхушки города, которых за глаза граждане называют трутнями, паразитами, дармоедами, захребетниками. Вон сколько электорат выдумал оскорбительных слов! Отсюда ответ на поставленный выше вопрос: это нужно всем, кроме тех, кто стоит во главе администрации. Куда деваться Сабельникову, Ежову, Туркиной и иже с ними? Зарабатывать трудовыми мозолями хлеб насущный? О, вкусивший доступ к народному достоянию не захочет набивать мозоли. И Рощина уничтожили, как реальную угрозу переворота в городе. Его уничтожили в прямом смысле. Красиво расставили сети, а он плюхнулся туда. Уничтожили чужими руками, воспользовавшись законом. Рощина поразили насмерть.

– Это называется – знай наших! – сказал вслух Ежов. – Так будет с каждым...

– Валентин, куда ты пропал?

Он не услышал шаги Зиночки, настолько погрузился в собственные тревожные мысли. Стоял, сунув руки в карманы брюк, сжав их в кулаки, вперив взгляд в идола, словно каменное изваяние только что спорило с ним. Валентин Захарович не верит в призраки, в бога, в черта и прочее. Рощин умер, его похоронили. Все видели его в гробу, все! Кроме Ежова. Кто же он, тот человек, что появляется под видом Рощина? Что он затеял? Самоуверенный Ежов вибрировал, так как появление покойного – или его двойника? – ничего хорошего не сулило.

– Что с тобой, Валя? – Зина обняла его сзади за плечи. Только в тот миг он очнулся. Увидел краснощекую, пухлую и мягкую Зиночку, и натянутые нервы потребовали разрядки немедленно. Он потащил ее в прилегающий зал без уродливых изваяний. – Валя, ты что делаешь? Ты же никогда здесь не...

– Зина, – простонал Ежов, – мне нужно! Здесь никого нет, давай, а? На этом диване сидел царь... Ну же, Зина! Сигнализация отключена, не бойся...

Что ж, это тоже аспект работы. Высокопоставленному коллеге положено идти навстречу, а Сабельников советует жить половой жизнью в родном коллективе – так надежней. Но узкий диванчик оказался тесноват для двоих. Если же учесть, что на нем сиживал сам царь, то еще и староват, – подломилась ножка. На полу пышной Зине оказалось жестко, и она встала на четвереньки, подняв облегающую юбку, а он пристроился сзади. Никаких стонов и вздохов, прелюдий и адажио – поджимало время. Тут главное – скорость.

В комнату к музейным работникам залетел новый ночной сторож, покатываясь от беззвучного хохота. Он облокотился о стенку и только подавал знаки: мол, там... и хватался за голову. Дама – научный сотрудник первая догадалась, что парень зовет их к себе в каморку, а это совсем рядом, только пройти коридор и еще одну комнату. Она нехотя встала:

– Ну чего там, пошли. – За ней гуськом потянулись женщины, но у монитора все в шоке замерли. – Ой, мамочка, чего делается! Они не знают, что в музее повсюду камеры?

– За-бы-ли, – прокудахтала Олечка, давясь смехом. – При-ис-пичи-ло...

– Канапе, гады, сломали, – вздохнула вторая сотрудница. – Фу, какая мерзость.

– Господи, а это кто там, девочки? – указала на монитор первая.

Присмотревшись, они заметили в углу зала поднимающуюся фигуру.

– Это уборщица, – шепотом сказала четвертая. – Ее попросили остаться. Надо же будет тут все... подтирать да замывать.

– Девочки, ходу отсюда! – приказала дама – научный сотрудник. – Мы ничего не видели. А ты, балда, отключи камеры. Быстро все вон отсюда.

Вернувшись к себе, работники музея истерично затряслись от смеха – до икоты.

Чуткое ухо Зиночки уловило шорох в углу, она испуганно пролепетала:

– Валя, здесь кто-то есть!

– Ни-ко-го здесь не-ет, – отозвался в ритме соития Ежов.

– Нет, есть. – Зина поползла вперед, надеясь оторваться.

– Зинка! – взвыл Ежов.

И тут вдруг раздался громкий пропитой женский голос:

– Вот безобразники! Тьфу!

Из угла вышла пожилая женщина неприглядного вида.

– Ты откуда вз-зялась, кик-кимора?! – обомлел Ежов до заикания. – Алкашка поганая! Я тебе покажу, как подглядывать!

– Я – подглядывать?! – оскорбилась та. – Да пошел ты... Сижу здесь, жду, когда у вас запой кончится, попросили остаться без оплаты сверхурочных, а они тут... Тьфу, бессовестные! А еще культурные люди!

– Да ты знаешь, кто я? – вне себя завопил Ежов, Зина спрятала лицо в ладони. – Завтра ты здесь не работаешь!