Остатки былой роскоши

Бражник буркнул приветствие и уселся в кресло в дальнем углу. Ну этот обижен властями, губенки поджал, рожу отвернул. Внутри Николая Ефремовича настолько всколыхнулось негодование, что он даже позволил чертику уцепиться за галстук. Нет, вдуматься: Бражник покусился на трон мэра, подло предал за должность друга и хотел, чтоб с ним считались! «Да твое выступление в суде оказалось решающим, тебя Рощин должен больше всех ненавидеть, а приходит ко мне с того света!» – едва не вырвалось у Сабельникова.

Но тут вошел Хрусталев. Всклокоченный, со страдальческой миной, бегающими глазенками, точно подлость какую-нибудь только что совершил, а теперь боится разоблачения.

Следом в кабинете появился Фоменко – свой в доску и пренебрежителен к остальным. С этим сундуком денег лучше дружбу водить.

Медведкин шаркающей походкой, ссутулившись, подошел к стулу у стола. Ну, как доской прибитый! Сел поодаль ото всех. Он всегда держится особняком, чтобы Сабельников не подумал ненароком, будто он примкнул к одной из партий.

О, Зиночка... вся из себя королева... полей кукурузных. Зиночка всегда готова и юбку поднять, и подножку подставить – в зависимости от выгоды. «С кем я работаю!» – подумал Сабельников, отхлебывая из бутылки якобы минералку, но на самом деле перед приходом гостей он налил туда виски.

Чертикам на столе, видимо, тоже не по нраву пришлись вошедшие, потому что они и развернулись к ним хвостиками, а лицом к Сабельникову, не дрыгали ножками, а сели рядком штук семь и с жалостью глядели на подопечного. «Вон эти и то понимают, глядеть на моих уродов не могут и мне сочувствуют, – продолжал внутренний монолог Сабельников. – Хоть эти с истинным лицом. А мои... ух и шкуры!»

«Шкуры» ждали объяснения, зачем их собрал всех вместе господин мэр.

Смахнув широким жестом со стола всех чертей разом, Сабельников начал, осторожно подбирая слова и придавая голосу по возможности беззаботный тон:

– Я призвал вас, чтобы кое-что сообщить. На днях я получил одно странное приглашение, и меня, если честно, оно заинтриговало. Дело в том, что оно слишком необычное... даже глупое... Нельзя сказать, что приглашение это меня испугало, но можно сказать... – Возникла пауза, потому что на мэра все без исключения посмотрели как на нечто диковинное. Ну правильно, нельзя же так слова жевать. – Я решил посоветоваться с вами. Вот, – мэр поднял вверх листок, – здесь список, в который все вы внесены. Нас пригласили... сегодня ночью... в двенадцать часов... э... на кладбище! И знаете кто? Рощин! Ха-ха-ха-ха!.. ха... ха... кхе...

Смех главы быстро сошел на нет. Никто больше не смеялся. И никто не смотрел на Сабельникова с превосходством психически здорового человека над помешанным. Пауза. Один Матвей Хрусталев, дернувшись, закинул ногу на ногу, потом еще дернулся и переменил ногу.

Уж слишком длинная пауза, надо чего-нибудь и сказать...

– Ну? Чего не смеетесь? – не нашел подходящего вопроса Сабельников.

– Потому что не смешно, – проворчал под нос Бражник, скрестив на груди руки.

Опять пауза. Беспокойно оглядев разношерстную компанию, робким голосом заговорил Арнольд Медведкин:

– Дело в том, Николай Ефремович, что я видел Рощина вчера у редакции, а Бражнику Ким звонил домой. Тоже вчера.

– Интересно, – взялся за подбородок Сабельников, теперь уже благодушно улыбаясь: ведь приятно, что крыша поехала не только у тебя, это как-то успокаивает. – Очень интересно.

Теперь мэр ждал, что скажут остальные. Банкир Фоменко полез во внутренний карман пиджака и бросил на стол к Сабельникову фотографию:

– А мне он прислал... вот, посмотрите и прочтите.

– И я его видел, – подскочил Хрусталев. – Вот как вас. На даче! Представьте: пью чай – и вдруг покойник перед глазами в вечерних сумерках!

– И все? – Сабельников по очереди остановил взгляд на Зиночке и Ежове. Первая неопределенно шевельнула плечиками, второй сосредоточенно и вдумчиво молчал. – Ну так и я признаюсь, что вчера видел его поздно ночью. Он лично пригласил нас на свидание. Я уж думал, у меня того... не все дома, а оказывается, не у меня одного, хе-хе.

– Мне кажется, я тоже повстречал его, – «с трудом припоминал» и Ежов, даже глазки закатил к потолку, словно там искал остатки памяти. – И мое мнение однозначное: это двойник Рощина, который хочет с нас поиметь.

– Или нас поиметь, – ни к кому не обращаясь, уточнил Бражник.

– Это не двойник, – уверенно заявил Медведкин. – Это Ким.

– Ничего не понимаю, – раздраженно сказал Сабельников. – К нам что, являлся покойник? Ну-ка ответьте, кто видел его в гробу? – Кроме самого мэра, Зиночки и Ежова, остальные подняли руки. – Так, значит, он лежал в гробу, а теперь ходит? Несуразица.

– Это двойник. Двойник! – категорично выкрикнул Ежов.

– Ну а раз двойник, тогда нам нечего бояться, так я понимаю, – улыбнулся Сабельников. – Я сообщу Куликовскому, пусть займется...

– Я думаю... – снова голос Медведкина звучал робко. А впрочем, он позволил себе перебить высокопоставленное лицо, что робостью уже не назовешь. – Нам надо пойти и выяснить, чего хочет Ким. Если это Ким.

– Я подставляться не намерен! – вскипел Ежов.