Остаточная деформация (СИ)

Манекены двигаются слева, справа, спереди и позади. Рядом, но за тысячу парсеков. О, если бы хоть один ткнул пальцем, засмеялся, бросил камнем… Да, возможно, это был бы повод передумать. Но крылатые манекены делали вид, что не замечают чужака. Это же так неприлично, некорректно — хоть кого-то выделить из безликой толпы. Хотя все, все они испытывают сейчас разбавленную жгучим любопытством гадливость.

Лямки рюкзака приятно оттягивают плечи. В болотного цвета мешке — будущее. Точнее, его маленький кусочек, фрагмент мозаики, которую он выкладывает уже много-много лет. Из всего выкладывает, что судьба даёт в руки: из существ, вещей и событий. Яркая смальта, уголь, бутылочное стекло или обломки кирпича — всё в дело, всё в узор. Груз на плечах — не последний кусочек, но уже близко, совсем близко.

«Сырое» фотоволокно удалось достать с большим трудом и за услуги, о которых не хотелось вспоминать.

Он фыркает.

Манекены так гордятся своей свободой, что готовы сами себя заковать в цепи и запереть в клетках. «Общественное неодобрение» способно ввергнуть их в тяжёлую депрессию, которую они будут лечить год, а уж намёк на «порицание»… И при этом при всём — кнофы, симуляторы насилия с погружением, пятимерная наркография «Семь грехов», законные и не очень спуски к «дочерям человеческим», да и сынами не брезгуют, больные на всю голову фантазии…

Лицемеры.

Целая раса полых изнутри лицемеров.

Штефан улыбается встречным, хотя им плевать, они обминают его взглядами, но так надо. С улыбкой на замороженном ненавистью лице он становится абсолютным невидимкой.

Снимает приветливую маску только за городом.

Уже у самого дома сердце внезапно обдаёт холодом. Ноги сами замедляют ход. Дома не в порядке, да, не в порядке.

Он уходит в сторону от дороги, движется к широкой и высокой живой изгороди — густо усеянный ягодным крапом вечнозелёный боярышник рос, казалось, как хотел. Узенькую тропочку внутри периметра из кустарника он протоптал, кропотливо раздвигая, подрезая и подвязывая колючие, крепкие ветки. Конечно, пришлось задействовать стимуляторы роста, но всё равно времени вложено изрядно. Он ныряет в сочную зелень — со стороны полное впечатление, что в зазор между ветками не пролезет и кролик. Идеальное укрытие: нормальный гел здесь просто не протиснется; идеальный обзор, если знаешь, где оставлены смотровые окошечки.

Он замирает у просвета напротив крыльца.

В доме чужие. Чужие шарят по его дому, нарушая все писаные и неписаные законы Гелио.

Штефан горько усмехается. Чего ещё ждать от лицемеров? Но они скоро уйдут ни с чем. Обнаружить его тайник точно смог бы ангел — Пети или Захария, или Игнасий… Эх, Пети… Да любой из них, привыкших жить в нескольких лицах. Возможно, смог бы человек — им тоже не привыкать прятаться ради выживания. А гелы… на редкость тупые существа.

Подождать или войти, устроить показательный скандальчик?

Пока он размышляет, из двери его дома, пригибаясь, выдвигается спиной вперёд громоздкая фигура. Металлический блеск перьев не оставляет сомнений в природе его носителя. Гел-солдат, персона, совершенно здесь невозможная. Ему… ему просто нечего здесь делать!

Армеец волочёт тяжеленный серый ящик — молекулярный адаптер из подвала. Из тайного, тщательно замаскированного подвала, где… Чёрт, чёрт, дьявол!

Невозможное и невозможное.

Солдат спускает груз с крыльца, разворачивается, и притаившийся в боярышнике ангел Штефан узнаёт смуглого жилистого Василя из дюжины Даниила. Василь хмур, он остервенело дёргает длинный чуб и беззвучно шевелит губами, явно поминая что-то нехорошее, покрепче святых ёжиков и даже йорновой матери.

Сотни мыслей взвиваются в голове ангела роем мошкары. Он уверен, что его никто не видел — ни вчера, ни позавчера. Он был крайне, предельно осторожен. Как туповатый армеец смог его вычислить?!

Ответ выбирается из дома — из его дома! — через пару секунд. Лысый ответ на кривоватых ножках несёт, почти баюкая, Штефанов плазмомёт. Да, надо признать, что этот может и не такое.

— Чужая душа — потёмки, — почти сочувственно говорит Михаэль своему солдату. — Никто не мог знать.

— Никто, — эхом отзывается Василь. — Но как он мог пытаться убить лучшего друга?! Вот чего совсем не разумею. Всерьёз же пытался, не пугал.

Ангел горько усмехается. В отличие от прямолинейного вояки, он разумеет. За мечту надо платить. Василь не поймёт. Хотя бы потому, что солдаты не умеют мечтать. Генетически. У них исключена такая возможность, для них всё просто и чёрно-бело.

Пети — гений, с этим не поспоришь. Но иногда просто потрясающий дурак. Упрямый, наивный, непрошибаемый и отвратительно доверчивый дурень! Он верит… верил, что Гелио можно вылечить. Всю эту гниль, пустоту и вырождение — вылечить. Будто не двести лет плюс две жизни внизу и минус крыло, а вчера родился.