Остаток дня

Подобные упущения, случавшиеся на протяжении нескольких последних месяцев, болезненно били по самолюбию, что вполне естественно, однако нет никаких оснований считать их следствием чего-то более серьезного, чем нехватка прислуги. Нехватка прислуги – само по себе дело, конечно, нешуточное, но если бы мисс Кентон и в самом деле вернулась в Дарлингтон-холл, то такие мелкие погрешности, уверен, сразу бы отошли в прошлое. Разумеется, не следует забывать о том, что в письме мисс Кентон – я как раз перечитывал его вчера вечером у себя в номере перед сном – нет точных формулировок, которые бы недвусмысленно говорили о ее желании вернуться на старое место. Больше того, вполне вероятно, что при первом прочтении – возможно, по чисто профессиональной привычке принимать желаемое за действительное – я преувеличил намеки на такое желание с ее стороны, если они вообще содержались в письме. Вчера вечером, должен признаться, я был несколько обескуражен тем, что в ее письме фактически нигде впрямую не говорится о желании вернуться.

Но опять же вряд ли имеет смысл ломать голову над этой проблемой, когда знаешь, что через двое суток сможешь, по всей вероятности, лично поговорить с мисс Кентон. И все же, должен сказать, я снова и снова мысленно возвращался к соответствующим местам письма прошлой ночью, когда лежал в темноте, прислушиваясь, как хозяин с хозяйкой наводят внизу порядок перед отходом ко сну.

День третий – вечер. Моском, близ Тавистока, Девон

Стоит, пожалуй, на минутку вернуться к вопросу об отношении его светлости к лицам еврейской национальности, поскольку, как я понимаю, проблема антисемитизма приобрела в наши дни довольно острый характер. В частности, позволю себе разъяснить, как в действительности обстояло дело с будто бы существовавшим запретом нанимать евреев на службу в Дарлингтон-холл. Поскольку подобные домыслы имеют непосредственное отношение к сфере моей деятельности, я способен их опровергнуть с фактами в руках. На протяжении долгих лет службы у его светлости в моем подчинении перебывало много слуг еврейской национальности, причем, позвольте заметить, их никто никогда и никоим образом не третировал из-за расовой принадлежности. Невозможно понять, откуда взялись эти нелепые обвинения, разве что – смешно сказать – начало им положил тот короткий и совершенно несущественный период в начале тридцатых годов, когда его светлость несколько недель находился под необыкновенно сильным влиянием миссис Кэролин Барнет.

Миссис Барнет, вдове мистера Чарльза Барнета, было тогда за сорок; это была очень красивая, а по мнению многих, и пленительная дама. Она слыла жутко умной, и в те дни часто доводилось слышать о том, как за обедом она посрамила того или иного ученого джентльмена в споре на какую-нибудь важную современную тему. Летом 1932 года она постоянно гостила в Дарлингтон-холле и проводила долгие часы с его светлостью в беседах большей частью социально-политического характера. Помнится, именно она устраивала его светлости «инспекционные поездки» в беднейшие районы лондонского Ист-Энда, во время которых его светлость посещал дома, где множество семей влачило жалкое существование в страшных условиях тех лет. Другими словами, миссис Барнет, скорее всего, в известной мере способствовала усилению озабоченности лорда Дарлингтона отчаянным положением бедных в нашей стране, и с этой точки зрения ее влияние нельзя считать целиком отрицательным. Но, с другой стороны, она состояла в организации «чернорубашечников» сэра Освальда Мосли, и весьма непродолжительные контакты его светлости с сэром Освальдом имели место как раз в упомянутые несколько летних недель. Тогда же в Дарлингтон-холле случились и те в высшей степени нетипичные происшествия, каковые, видимо, и послужили шатким основанием для нелепых обвинений в антисемитизме.

Я называю их «происшествиями», хотя некоторые из них не заслуживают даже упоминания. Например, однажды вечером во время обеда зашел разговор о какой-то газете, и я, помнится, услышал, как его светлость заметил: «А, вы имеете в виду этот пропагандистский еврейский листок». В другой раз, но тоже об эту пору, он дал мне распоряжение прекратить пожертвования одной местной благотворительной организации, которая регулярно обращалась за помощью, сказав, что в ее руководстве «более или менее сплошные евреи». Эти замечания запали мне в память, потому что и в самом деле сильно меня тогда удивили: до тех пор его светлость ни разу не выказывал ни малейшей неприязни к лицам еврейской национальности.

Ну, а потом, конечно, наступил день, когда его светлость вызвал меня к себе в кабинет. Вначале он повел разговор на общие темы, спросив, все ли в доме в порядке и тому подобное. Затем произнес:

– Я тут подумал как следует, Стивенс. Подумал как следует. И пришел к определенному выводу. Здесь, в Дарлингтон-холле, мы не можем держать на службе евреев.

– Сэр?