Остаток дня

Помнится, когда я в тот день шел напрямик по лужайке, туман уже опускался. Я направлялся в беседку за посудой после чая, которым чуть раньше его светлость угощал там гостей. Вспоминаю, я еще издали – задолго до каменных ступеней, где когда-то свалился отец, – заметил мисс Кентон, которая сновала в беседке. Когда я вошел, она сидела в одном из плетеных кресел, расставленных здесь и там, и, очевидно, занималась шитьем. Приглядевшись, я увидел, что она штопает подушечку. Я принялся собирать чашки и блюдца, оставленные среди горшков с зеленью и на плетеных сиденьях, и между делом, кажется, перебросился с ней парой шутливых реплик, а может быть, обсудил один-два рабочих вопроса. Откровенно говоря, было крайне приятно выбраться в беседку на свежий воздух после многих безвылазных дней в доме, и ни я, ни она не спешили закончить и уйти. И хотя наползающий туман скрадывал вид, а день быстро угасал, клонясь к вечеру, так что мисс Кентон приходилось подносить подушечку к самым глазам, мы, помнится, частенько отвлекались от своих дел и просто глядели на то, что открывалось взору. Я как раз смотрел на дальний край лужайки, где вокруг тополей вдоль проселка сгущался туман, когда наконец решил заговорить о прошлогодних увольнениях. Начал я, как нетрудно догадаться, с напоминания:

– Я вот подумал тут, мисс Кентон. Теперь вспоминать об этом довольно забавно, но помните, – всего год назад в это же время вы все еще настойчиво повторяли, что откажетесь от места. Теперь-то, конечно, смешно вспоминать. – Я рассмеялся, но мисс Кентон – я стоял к ней спиной – ничего не сказала; я помолчал, повернулся и посмотрел на нее: взгляд ее был устремлен к застекленному окну беседки, за которым расстилался туман.

– Вы, мистер Стивенс, вероятно, и не догадываетесь, – произнесла она после долгого молчания, – насколько серьезно я и в самом деле хотела уйти из этого дома. Я так сильно переживала случившееся. Да заслуживай моя особа хоть капельку уважения, уверяю вас, меня бы давно уже не было в Дарлингтон-холле. – Она замолчала, а я опять поглядел на дальние тополя; затем она продолжала усталым голосом: – Трусость, мистер Стивенс. Самая обычная трусость. Куда мне было идти? Семьи у меня нет, одна только тетя. Я ее нежно люблю, но стоит мне пробыть с нею день, как я чувствую, что вся моя жизнь пропадает впустую. Конечно же, я внушала себе, что скоро подыщу какое-нибудь новое место. Но мне было так страшно, мистер Стивенс. Всякий раз, как я надумывала уйти, я представляла себе – вот, ушла, и нет никого, кто бы знал меня или принял во мне участие. Вот вам и все мои высокие принципы. Мне так стыдно. Но я просто не могла уйти, мистер Стивенс. Не могла заставить себя уйти.

Мисс Кентон снова замолкла и, видимо, глубоко задумалась. Я решил, что теперь самое время пересказать ей, по возможности дословно, то, что утром говорил мне лорд Дарлингтон. Так я и сделал, а в заключение добавил:

– Сделанного не воротишь. Но немалое утешение уже то, что его светлость недвусмысленно назвал тот случай ужасным недоразумением. Мне показалось, мисс Кентон, что вам будет интересно об этом узнать, – вы ведь тогда, помнится, огорчались не меньше моего.

– Простите, мистер Стивенс, – совсем другим голосом, словно очнувшись от сна, отозвалась мисс Кентон у меня за спиной, – я вас не понимаю. – Я повернулся к ней, и она продолжала: – Насколько я помню, вы тогда сочли очень правильным и разумным, что Руфь с Сарой выставляют за дверь, и исполнили свою миссию с большой охотой.

– Ну уж нет, мисс Кентон, это совершенно неверно и несправедливо. Вся эта история меня тогда очень, очень встревожила. Чтобы в этом доме случилось такое – увольте, тут радоваться нечему.

– Так почему, мистер Стивенс, вы мне тогда так прямо и не сказали?

Я рассмеялся, однако не нашелся с ответом. Пока я попытался собраться с мыслями, мисс Кентон отложила подушечку и молвила:

– Вы хоть понимаете, мистер Стивенс, как могли бы тогда меня поддержать, если б поделились своими чувствами? Вы ведь знали, что увольнение девочек меня страшно расстроило. Вы хоть понимаете, как бы это мне помогло? Ну почему, мистер Стивенс, почему, почему, почему вы всегда должны притворяться?!

Я опять рассмеялся – разговор вдруг принял какой-то нелепый оборот.

– Право же, мисс Кентон, я вас что-то не понимаю. Притворяться? Вот уж действительно…

– Я страшно переживала уход Руфи и Сары, и тем горше, что думала – я одна так к этому отношусь.

– Нет, право же, мисс Кентон… – Я взялся за поднос с посудой. – Естественно, тогдашний прискорбный инцидент не мог не вызвать осуждения. Казалось бы, это само собой разумеется.

Она ничего не сказала, и я, уходя, оглянулся. Она снова смотрела в окно, но к этому часу в беседке стало темно, и я различал только профиль на фоне белесой пустоты за стеклом. Сославшись на дела, я оставил ее одну.