Остаток ночи в её бокале

– А чем тебе не угодили мои микробы? Это мои домашние животные, только очень мелкие. И вообще, в своей квартире я мою, что хочу, – ответила она и взглянула на него снова. Высоченный, квадратный, пушистоголовый, Сашка был похож на гигантскую белку с неестественно прямой спиной и длинными конечностями. Она сегодня видела одну, правда, нормальную, белка волокла в зубах нечто крупное, чёрное, это была птица, причём, такого полуразложившегося вида. Белка плюхнула её на газон и стала жадно грызть. Жрать. Пушистая симпатичная белочка. Когда Рита подошла поближе, рассматривая и удивляясь, белка быстро ускакала, оставив добычу на жухлом газоне.

Сашка прошёл в ванную. Он шумно мыл руки. Потом двинулся в кухню. Плюхнулся на стул. Стул жалобно пискнул. Так запросто, по-соседски, пришёл. Поесть и выпить. Знает, что у Риты всегда есть борщ наваристый, густой, ароматный, и хорошо заваренный душистый чай. Раньше он рассказывал что-нибудь эзотерическое, иногда – эпизоды из своей жизни, или про друзей. Развлекал. Но потом ему стало лень. Садился, включал телик, ждал, когда перед ним появится тарелка борща, бутерброд с колбасой, рюмка настойки (Рита настаивала на водке алоэ с золотым усом и имбирём, на случай болезни). Все её настойки выпивал Сашка. Он допоздна торчал у неё, не желая уходить, ждал интима. Но всё уже давно закончилось с их близостью, после того, как Рита разочаровалась, как пропало удивление, радость, вспышка восторга и любви. Он оказался просто Сашкой -соседом, хитроватым и мелочным, в общем-то, типом. Хотя, может, она и ошибалась. А за большими окнами её квартиры висели платья облаков, подцвеченные луной, к ним были прицеплены золотые серёжки звёзд. Ночь наполнила её душу лёгким вином грусти. Уже поздно, а он всё торчит здесь, за столом, развалился на стуле и смотрит телик.

– Ну, всё, пока. Пока-а! Я спать хочу! – сказала она. – Иди уже.

– Погоди, тут интересно.

– У тебя же свой телик есть.

– Налей ещё настойки.

– Больше нет, ты всё выпил.

– Что ты думаешь об искусственном интеллекте?

– Думаю, он не страдает бессонницей, как и я, впрочем.

– А я считаю, что полноценный искусственный интеллект, это, знаешь, пипец для человечества. И вообще, люди не выживут, если не покинут Землю в течение тысячи лет.

– Ладно, через тысячу лет я покину Землю. Обещаю. Даже раньше. Иди домой.

Она выключила телик.

– Что ты вредничаешь? Я тебе вчера лампочку ввернул. Налей мне чай, что ли.

– Чай кончился. Ну иди, иди уже. Всё, сцена погасла, задёрнулся занавес.

Он нехотя поднялся. Долго возился в прихожей, медленно натягивал кроссовки, завязывал шнурки так, словно они превратились в змей и выскальзывали из рук. Рита буквально вытолкала его за дверь. Вернулась на кухню, подошла к окну. Ночь сминала стебли фонарей. Ночь расплывалась под колпаком луны. Ночь будоражила воспоминания, просеянные сквозь сито времени. И вдруг пронзительно заорала ворона, ей ответила вторая. Похоже, они ругались. Где-то внизу, в зарослях ветвей, на деревьях. А Рита высоко над ними, почти под луной, на последнем этаже многоэтажки плыла в этом ночном веществе. Ворсистый тёмный бархат неба дышал свежестью и вечностью. Ей хотелось потеряться в этом небе, а луна была так бледна и минорна. Как грустно. И память принялась высвечивать картинки прошлого, но она мысленно перелистнула их, как на экране смартфона, и оставила одну: лето, поздний вечер, она – измученная тяжёлыми событиями развода и освобождения от мужа-алкаша (он потребовал за это два ящика водяры), бредёт по парку. Праздник, дискотека, какие-то пляски на площадке под фонарями. Она отошла, устало села на скамейку поодаль. Звуки эстрады, хохота, радости успокаивают и умиротворяют. Мимо проходят обнявшиеся парочки, обдают запахами разгорячённых тел и парфюма. Вот она встала и побрела дальше. Примостилась на отдалённой скамейке в темноте. Ощутила, как рассеивается, отступает усталость. Какое-то отупение накатило, ступор. И вдруг в кустах – шорох. Из рощи возникает высокий мужик в спортивном костюме, лица не видно. Испугалась не на шутку, первая мысль – маньяк, сейчас схватит, придушит, уволочёт в густую глубь деревьев. А люди – далеко, грохот дискотеки, не услышат, не придут на помощь. Она съёжилась. И тут – его голос:

– Привет! Ты что, не узнаёшь?

– Т-темно, не видно.

– А ты вообще меня узнавать перестала, я тебя видел, здоровался, а ты словно сквозь смотришь, или в сторону.

– Да? Я тебя не видела. Думала – уехал. А ты куда пропал-то? Ты же подо мной живёшь?

– Жил. Шесть лет назад. Развёлся, разменялся, теперь вот в угловом подъезде. Не знала, что ли? А ты как?

– Развелась.

– Разменялась?

– Нет, квартира-то моя. А бывший переселился к подружке-алкашке в Бирюлёво, им хорошо вместе, родственные души. А ты что тут делаешь?

– Цигун. Хочешь, давай, вместе.

– А как?

– Пошли, тут отличное место меж деревьев. У тебя упадок сил, нужна подпитка.

– Как ты угадал?

– Почувствовал.