Остаться в живых

Недовольство всадника передается и коню, он фыркает и мотает головой. Маркграф железной рукой смиряет бунт четвероногого друга. Лениво цедит слова сквозь зубы, почти не разжимая губ, на лице олицетворение вселенской скуки. Зачем надрывать голос? Расторопные, преданные слуги и без того готовы исполнить любое пожелание повелителя. Вот и сейчас они споро расталкивают пленников, выстраивая их в одну шеренгу.

Маркграф медленно двинул коня вдоль строя, скользя взглядом по пленникам. Мимо проплывали потерявшие свой лоск лица столичных дворян. Их дорогие доспехи давно поделили между собой победители, не побрезговали отобрать и камзолы с плащами, остальные предметы гардероба утратили в плену свой блеск, и теперь предствавители лучших фаросских родов имеют довольно непрезентабельный вид. Отдельно от них держатся выжившие нугарцы и солдаты.

Большая часть из них с трудом держится на ногах, заплывшие от побоев лица – туронские копейщики и стрелки оторвались сполна за пережитый страх, и только обещанное за каждого пленника вознаграждение удержало их от убийства, – грязные бинты с ржавыми пятнами крови, но бросаемые по сторонам взгляды далеки от смирения. Звери! Битые, но не сломленные хищники! За два дня плена раненых никто не удосужился осмотреть и оказать им помощь, перевязывали друг друга сами, как умели, и от воспалившихся ран шел тяжелый дух. Альгерд сморщил нос и поднес к лицу платочек, смоченный эльфийскими благовониями. Удивленно сморгнул. В толпе нугарцев он разглядел несколько зеленокожих лиц. Орки?! Маркграф натянул поводья.

– Ты, ты и ты, выйти из строя! – ткнул он пальцем в орков.

Вышли шестеро. Двое из орков были изрублены настолько, что не могли передвигаться самостоятельно и их поддерживали – буквально тащили на себе! – под руки. Удивительно, что они с такими ранами еще живы.

– Повесить!

Орков схватили за руки – они и не сопротивлялись! – и потащили к ближайшим деревьям. Добровольцы полезли на деревья, укреплять веревочную снасть. Закачались четыре веревочные петли. Орков подтащили ближе, связали им руки за спиной и подкатили под импровизированную виселицу телегу.

Маркграф с холодным интересом наблюдал за зловещими приготовлениями. Отер со лба выступивший пот, чертыхнулся по поводу жары и замолчал, обдумывая внезапно посетившую идею. Мысль показалась занимательной, он взглянул в небо, прищурив глаза под палящими лучами солнца, и усмехнулся. Усмешка не обещала приговоренным ничего хорошего. Он распорядился:

– За ноги.

Исполнительные слуги замерли на миг, но тут же засуетились с удвоенной скоростью. Вскоре первое тело заболталось в петле вниз головой. Следом повисли остальные.

– Ваша светлость? – вопросительно повернулся к маркграфу один из слуг и красноречиво провел паль цем по горлу.

– Не стоит. Так будет забавнее.

Полюбовавшись на покачивающуюся на веревках композицию, маркграф перевел взгляд на стоящую перед ним парочку людей, тех, кто поддерживал раненых орков.

– Ну, а с вами мне что делать? – задал он риторический вопрос.

Здоровенный, с роскошными, тронутыми сединой усами до подбородка пленник смачно плюнул под копыта коня. Второй – невесть как прибившийся к нугарцам ополченец лет двадцати пяти – худощавый, невысокого роста и от того выглядевший еще моложе, чем он есть на самом деле, саркастически хмыкнул:

– Интересуетесь нашим мнением?

Маркграфа позабавил дерзкий тон говорящего, и он решил немного развлечься. Ответил кротко:

– Допустим. Что вы предлагаете?

– Ну… – ополченец сделал вид, что задумался, потом растянул в улыбке распухшие, покрытые коркой запекшейся крови губы и продемонстрировал обломки передних зубов. – Если выбор за нами, то… отпустить!

– Ополченец, ты какой-то неправильный ополченец, – задумчиво проговорил Альгерд и махнул рукой на испуганную толпу мужиков, держащихся наособицу от всех остальных пленников. – Совсем на них не похож.

«Неправильный ополченец» сказал:

– А с чего я должен быть на них похож? Я бывший наемник.

– И что же бывший наемник делал в ополчении?

– А то сами не знаете – льготы. У меня родители и дом в Амели, а жизнь там дорогая, вот и приходится крутиться.

Альгерд оглядел пленных, проговорил:

– Ты предлагал отпустить вас? Нет, так нельзя.

Вон, следом за вами и остальные запросятся, и что я буду делать? К себе взять? – Седоусый громила вновь метко плюнул под копыта. Маркграф метнул на него раздраженный взгляд, но голос его, когда он продолжил, остался спокойным: – Так вы неправильные какие-то человеки, странные, с орками якшаетесь. Подозрительно это. Нет, раз вы так с ними дружны, то и разлучать столь верных друзей негоже. Или не толь ко друзей?

Раскатистый хохот раздался со стороны прислужников маркграфа. Посыпались насмешки и комментарии. Даже кто-то из пленников фыркнул, из столичных дворян – пленные ополченцы боялись звук подать в присутствии столь важного господина, а нугарцы хранили угрюмое молчание, они ценили храбрость и обращали не слишком большое внимание на цвет кожи или наличие-отсутствие выпирающих клыков.

Альгерд дождался, когда смех стихнет, и продолжил: