Остаться в живых

Совместными усилиями десятка человек удалось оторвать гвардейца от его жертвы. Пострадавший верещал, глядя на искалеченную руку, а стрелок выплюнул изо рта два окровавленных огрызка, бывших еще минуту назад пальцами, и расхохотался. Кто-то из туронцев врезал ему эфесом меча по зубам, и он захлебнулся смехом, закашлялся, выплевывая беловатые обломки.

– Ульвард!

Рыцарь отрицательно замотал головой:

– Так нельзя, сэр! В отличие от тех, – он кивнул головой на обезглавленные тела, – он – рыцарь.

Маркграф увидел непреклонную решимость на лице молодого рыцаря и не стал настаивать, отложив месть строптивому вассалу на будущее. Обратился к солдату, выбившему стрелку зубы эфесом меча:

– Солдат, руби!

Тот ухмыльнулся и ударом в грудь пригвоздил гвардейца к земле. Наступил ногой на трепыхающееся тело и вытащил клинок, провернув его в ране.

Маркграф сунул руку в кошель и бросил исполнительному подчиненному монету:

– Держи, солдат, благодарю за службу.

Солдат поймал монету на лету глянул на ладонь и, увидев тяжелый золотой – золотой! – кругляш, проорал ликующим голосом:

– Рад стараться, ваша светлость!

Благосклонно выслушав восхваления осчастливленного бойца, маркграф поставил ногу в стремя, собираясь подняться в седло, как вдруг услышал кипящий ненавистью голос:

– Ублюдок! Тварь!

Резко развернувшись, маркграф вбуравил взгляд в лица нугарцев:

– Кто сказал?!

– Ну я, и что?

Ряды нугарских рыцарей раздвинулись, и вперед протиснулся здоровенный, обнаженный по пояс рыцарь. Алвин Лир! Заросший густым волосом по всему телу, с толстыми, похожими на окорока ручищами, всклокоченной шевелюрой, огрузневший, со свисающими по бокам складками жира, он, как никогда раньше, походил на медведя. Левая половина лица его была лилово-фиолетовой, а заплывший глаз совсем не открывался, зато другой – смотрел прямо на маркграфа без тени страха.

Именно этот взгляд больше всего разозлил Альгерда Турона, и он, растеряв всю свою выдержку – потом он и сам не мог себе объяснить, что сподвигло его отдать такой страшный приказ – заорал:

– Четвертовать!

Даже его рыцари содрогнулись, услышав эти слова. Сгрудившиеся кучкой ополченцы заскулили тихонько. Амельские дворяне побледнели. Нугарцы с ревом рванули на копья, но что они – израненные, уставшие, безоружные – могли сделать. Их сбили с ног и долго лупили древками копий, ножнами мечей, обухами топоров, пинали тяжелыми сапожищами, пока все они не распростерлись на земле без движения.

Алвин Лир также не бездействовал! Он сбил ударом кулака ближайшего туронского солдата и, выхватив у него копье, размахивал им то коля острием, то раздавая удары как дубиной. Он хотел погибнуть в бою, а не как баран на бойне. Алвин успел заколоть одного противника и переломать мощными ударами кости еще двоим, но его скрутили и растянули на земле. Он рычал, рвался из рук палачей, сыпал проклятьями и крыл распоследними словами весь род туронского маркграфа до седьмого колена.

Обернувшись к Альгерду Турону и, дождавшись разрешающего наклона головы, рослый солдат в коротковатой для него кольчуге поудобнее перехватил рукоять топора и подошел к бьющемуся на земле распяленному нугарскому дворянину. Сильно размахнувшись топором, туронец перерубил ниже колена правую ногу. Двое державших Лира солдат с проклятьями отскочили, их окатило струей горячей крови, бьющей из дергавшегося обрубка. Поток ругательств иссяк. Добровольный палач, помахивая в воздухе топором, обошел Алвина по кругу и нанес удар по второй ноге. Послышался приглушенный стон. Лицо рыцаря стало пепельно-серым и покрылось крупными бисеринками пота. Сосуды в глазах полопались. Из прокушенной насквозь губы тянулась ленточка крови. Туронец не торопился! С садистской улыбкой он несколько раз взмахивал топором в воздухе, словно примеряясь, и опускал его, прежде чем нанес настоящий удар. Отсеченная по локоть рука отлетела в сторону, а окрестности огласил дикий, захлебывающийся крик, в котором не осталось ничего человеческого. Ужасающая боль сломала гордого рыцаря! На земле лежал не потомок бедного, но славного рода Лиров, а воющий окровавленный кусок мяса. Вой дрогнул и раздался с удвоенной силой, когда от тела отделили последнюю конечность.

Во время казни многие туронские рыцари отворачивались и зажимали руками уши, но оспорить приказ маркграфа не осмелился ни один. Кое-кого вытошнило. Побледневшие амельцы тряслись от страха, некоторых, по примеру туронцев, вывернуло. Те из нугарцев, что пришли в себя, осыпали градом ругательств всех туронцев скопом и Альгерда Турона персонально, пытались подняться, но их вновь отправляли в беспамятство ударами по головам.

Маркграф, глядя на охрипший, содрогающийся обрубок, бросил:

– Добей!

Солдат несколько раз ударил по мотающейся голове, прежде чем Алвин затих окончательно.

– Подонок! Гад! – раздался молоденький, звонкий голос.

Альгерд удивленно обернулся: все нугарцы валялись без сознания, и он просто не ожидал, что кто-то еще осмелится подать голос.