Но факт остается фактом: ей плохо не из-за беглеца и убитого солдата.
Нельзя погружаться в драму. Надо смотреть вперед. Думать. Размышлять. Задействовать свои сильные стороны.
Внешний жесткий диск.
Джонни Клейнтьес поступил так, как поступил бы на его месте любой опытный разведчик: заранее подготовил путь к отступлению, подстраховался. Его страховкой был Тобела Мпайипели, но Клейнтьес не оставил Монике даже настоящего адреса и номера телефона — они устарели. Если бы он на самом деле подозревал, что его используют, он бы и сам отважился на риск. Возможно, лично повидался бы с Мпайипели. Или хотя бы узнал; где сейчас находится его старый друг.
Нет, он поступил так не по привычке и не из-за того, что что-то предвидел заранее.
То же самое и с диском. Страховка, оставшаяся от тех дней, когда он отвечал за сведение воедино сверхсекретных данных. Он располагал устаревшими данными, оставшимися с прежних времен. Сведениями о сексуальных предпочтениях политических лидеров, списками предполагаемых предателей и двойных агентов. Сведениями, утратившими актуальность. Клейнтьес вспомнил о них, поняв, что по уши в дерьме. И он нашел способ как-то подстраховаться. Не надо зацикливаться на жестком диске; нельзя позволять увести себя в сторону. Янина вздохнула с облегчением. Она поняла, что идет по верному пути.
Но и эту ниточку обрывать нельзя; она может играть не в одну игру.
Надо сосредоточиться на Лусаке. Надо выяснить, кто держит Джонни Клейнтьеса. Если она это поймет, то найдет источник утечки, и перед ней откроется путь наверх.
Забудь о директоре. Забудь о Тобеле Мпайипели. Сосредоточься!
— Квинн! — позвала она.
Квинн сидел сгорбившись над своей аппаратурой. Услышав свою фамилию, он подскочил.
— Раджив!
— Что, мэм?
— Не смотри так печально. Пошли прогуляемся со мной. — В ее голосе была сила, и подчиненные это почувствовали.
К тому времени, как он позвонил в дверь, Аллисон успела принять душ, переодеться, включить музыку, закурить и сесть в кресло в гостиной, стараясь сохранить присутствие духа.
Но в тот миг, когда она услышала звонок, она забыла обо всем на свете.
Янина Менц шла посередине, двое мужчин по бокам: Квинн, смуглый, стройный атлет, и Раджкумар, невозможно толстый индус. Более странное сочетание придумать трудно. Они дошли до конца Уэйл-стрит, завернули за угол, направились к зданию Верховного суда. Все молчали, только Раджкумар громко сопел, пытаясь не отстать от них. Оба понимали: начальница увела их, чтобы их не подслушали посторонние. Поскольку они тоже были участниками заговора, они признавали за ней главенство.
Они пересекли площадь Королевы Виктории и вошли в ботанический сад, сейчас темный и полный старинных деревьев и кустарников. Голуби и белки стихли. Они с бывшим мужем приводили сюда дочерей при свете дня, но даже тогда деревья словно перешептывались, в темных уголках лежали тени, таинственные и загадочные. Янина Менц подошла к деревянной скамье, посмотрела на огни в здании парламента на той стороне и фигуру спящего бездомного на траве.
Как странно!
— Ладно, — сказала она, когда все уселись. — Рассказывайте, как обстоят дела.
Затопек ван Герден привез вино. Он открыл бутылку и разлил в бокалы, которые Аллисон достала.
Им было неловко друг с другом; их роли так переменились по сравнению с вечером. Обоим не хотелось говорить о том, что они понимали без слов; они всячески избегали смотреть друг на друга.
— Чего вы не понимаете? — спросил он, когда они сели.
— Вы говорили о генетической предрасположенности.
— А, вот вы о чем.
Он посмотрел на свой бокал. Между пальцами поблескивало красное вино. Потом он поднял голову, и она поняла: он хочет, чтобы она сказала что-нибудь еще, открыла перед ним дверь. Аллисон ничего не могла с собой поделать; она задала вопрос, которого боялась.
— У вас есть кто-нибудь? — Она поняла, что выразилась недостаточно ясно. — Вы с кем-нибудь встречаетесь?
36
— Нет, — ответил он, и уголки его губ дернулись вверх.
— Что? — переспросила Аллисон, хотя почувствовала, что спрашивать незачем — все и так ясно. — Мы… мужчины и женщины… такие разные. Отличие между нами для меня по-прежнему… загадка.
Она улыбнулась вместе с ним.
Пока она говорила, ван Герден смотрел в бокал. Дослушав ее, он тихо ответил:
— Часто ли в жизни человека влечение бывает взаимным… и одинаково сильным?
— Не знаю.
— Очень редко, — сказал он.
— И еще мне нужно убедиться, что у меня нет соперницы.
Ван Герден пожал плечами:
— Понимаю.
— Разве для вас это не важно?
— Не сейчас. Позже. Значительно позже.
— Странно, — заметила Аллисон, отпив глоток вина и затянувшись сигаретой.
Он встал, поставил свой бокал на кофейный столик и подошел к ней. Она выждала секунду и, подавшись вперед, смяла окурок в пепельнице.
Тигр Мазибуко один сидел в «ориксе». Снаружи, у моста, где погиб Малыш Джо, ждали его ребята, но он не думал о них. У него на коленях была расстелена карта. Он чертил по ней пальцем, что-то напевая себе под нос, монотонно мурлыча. Заверещал телефон. Мазибуко догадывался, кто может ему звонить.