Остаться в живых. Прицельная дальность

Савенко усадил обмякшего супермена, облокотив его на тумбу стола, и быстро обыскал. Ствол обнаружился в плечевой кобуре — хороший ствол, полимерный «Глок» с резьбой для глушителя. Сам глушитель был там же, в специальном отделении кобуры — не самоделка, а фирменное устройство для бесшумной и беспламенной стрельбы, маркированное непонятной эмблемой. Во внутреннем кармане лежал бумажник, а в нем водительские права на имя Росицкого Олега Федоровича. Права, несмотря на правдоподобный вид, скорее всего были фальшивыми. С годом рождения, по крайней мере, Алекс не соврал.

С лже-сантехником Андреевичем возни было больше. Пуля перебила ему плечо, так что осколки кости торчали наружу и рана кровила. Сергей не стал церемониться, и вторым шнуром примотал его за шею к ножке другого стола, стараясь не удушить.

Когда он закончил, Алекс начал шевелиться.

— Ох… — сказал он. — Ох, и сволочь ты, Савенко!

— Не ной, — откликнулся Сергей. — Не помрешь.

Он только сейчас почувствовал, что весь покрыт холодным липким потом и руки у него ходят ходуном. Он сел в простреленное кресло, из которого торчала набивка, и перевел дух.

Это был «отходняк», переизбыток адреналина в крови после пережитого страха, знакомый всем новичкам. Но он-то, если говорить честно, новичком не был. Какой уж тут новичок после полутора лет ада? Просто со времени его последнего боя прошло двенадцать лет. Да и можно ли считать тот расстрел на Кутузовке боем? Савенко вдруг пришло в голову, что между 82-м, когда он вернулся из Афгана, и 94-м тоже было 12 лет перерыва. Судьба ставила его под удар раз в двенадцать лет. Будто бы проверяла — сохранил ли он способность выживать? И если выжить удавалось — оставляла в покое, но не навсегда. Будь он человеком суеверным, наверняка бы поверил в существование высшей силы, но Сергей суеверным не был.

Он посмотрел на часы. До начала митинга оставалось час и тридцать четыре минуты.

Савенко поднял глаза и натолкнулся на взгляд Алекса. Тот глядел исподлобья, тяжело, мрачно, и в этом взгляде не было ненависти, было что-то похожее на брезгливость и бесконечное желание убивать. Сергей видел такое выражение глаз не раз — и двенадцать, и двадцать четыре года назад. И всегда кто-то должен был умереть: или тот, кто смотрел, или тот, на кого смотрели.

Савенко поневоле стало жутко.

— Ты мне, сволочь, затылок рассадил! — сказал Алекс, сверля ему переносицу глазами.

— Я же предупреждал, что нежностью тебя брать не собираюсь. И не смотри на меня с такой любовью, друг мой Алекс, не пробуждай во мне лишний раз инстинкт самосохранения. Если он проснется, то ты умрешь, ты это понимаешь?

Алекс промолчал.

Савенко спрятал револьвер в карман, взял в руки трофейный «Глок», глушитель и, проверив обойму и ствол, принялся неторопливо наворачивать массивный цилиндр по резьбе на кромке дульного среза.

Когда он закончил — на него смотрели уже две пары глаз. Андреевич тоже пришел в себя и здоровой рукой зажимал рану. По его пальцам текла темная густая кровь.

— Теперь внимательно меня послушайте, — сказал Савенко, чеканя слова. — Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. Если я подумаю, только подумаю, что кто-то из вас меня обманывает, — я буду всаживать по пуле в самые болезненные, но не смертельные места. Обещаю, что будет больно. Очень больно. И вы все равно мне ответите, только будете после этого инвалидами или нет, выбор ваш.

И тут Алекс тихонько засмеялся. Он не отводил взгляда от переносицы Сергея, и его смешок делал этот взгляд еще тяжелее.

— Вот же — везение! — выдохнул Алекс. — Вот же, мать его, везение! Кто бы мог подумать, что какой-то дохлый коммерс с подпорченной биографией и левыми ксивами будет нас с тобой, Андреевич, раком ставить! Ах, каким бодучим козлом оказался жертвенный барашек!

Андреевич не смеялся, ему было явно не до того — он с каждой минутой становился все бледнее и бледнее. Рукав его грязного рабочего комбинезона пропитался кровью полностью, с манжеты капли падали на пол, и возле бедра образовалась небольшая лужица.

— А ведь ты мне сразу не понравился, — сообщил Алекс, выпятив свой выдающийся подбородок. — Только никто меня не слушал…

Савенко навел ствол на дверцу тумбы, как раз возле головы Алекса, и потянул за спусковой крючок. Спуск оказался превосходно настроенным и очень легким и предсказуемым — просто нужно было полностью выжать курок.

— Пстсссс! — вздохнул глушитель.

Чанг!

Тяжелая девятимиллиметровая пуля врезалась в деревянную дверцу, расколов ее, как топор колоду. Щепки брызнули в стороны, и одна из них пробила Алексу щеку — он мотнул головой, как корова, отгоняющая слепней. Щепа торчала у него чуть ниже скулы, словно попавшая в цель стрела.

На это раз Алекс ничего не сказал, глаза у него были совершенно обалделые.

— Нет у меня времени, — сказал Савенко. — Поэтому — не зли меня. Будет хуже.

— Что ты хочешь? Что тебе надо знать? — неожиданно спросил Андреевич хриплым и натужным от боли голосом.

— Где дети? — Сергей перевел взгляд на лже-сантехника. — Это первый и главный вопрос.