— Так объясни мне, любезный мой друг, что значит «отпускать никто не собирался»? И вообще у меня к тебе столько вопросов, просто не пересчитать!
Алекса уже не тянуло хамить. Вернее его стиль общения, ставший глубокой привычкой, оставался при нем, но, будучи человеком разумным, он понимал, что сейчас не лучшее время для того, чтобы дразнить Савенко. Алекс явно учился сдерживаться — из глаз ушло выражение явного превосходства и брезгливости, с которым он смотрел на окружающих. Теперь в них был испуг. Смертельный испуг и заискивающее ожидание — такие глаза бывают у побитых наглых собак и предателей.
Еще недавно Алекс считал себя вправе казнить и миловать, а сейчас сам ждал милости от своего бывшего пленника, будучи готов на все, лишь бы остаться «при хозяйстве». И Сергей подумал, что на такое перевоспитание понадобилось всего-то ничего — несколько девятимиллиметровых патронов и полчаса времени.
— Расскажешь мне о своих планах или мне тебя надо убедительно попросить? А?
Алекс закивал и заулыбался одной половиной рта — вторая половина, с той стороны, где из щеки торчала щепка, скорее всего управлялась с трудом. Глаз подергивался нервным «тиком», правый угол рта отвис.
— Детей должны были убить? — переспросил Савенко. — Только думай, перед тем как говорить, а то вдруг решишься соврать, а я это почувствую. Тогда — прощай колокольчики.
Алекс шумно сглотнул слюну.
— Их должны были ликвидировать, Сергей Савельевич.
— И вы думаете, ни у кого не возникло бы вопросов, как и куда они исчезли?
— Не возникло бы, — сказал Алекс и отвел глаза. — Ни у кого и ничего не возникло бы.
— А вот с этого места — поподробнее. Это как, собственно, ты планировал?
Пока Савенко задавал Алексу этот вопрос, его мозг уже знал ответ — в принципе, все ответы лежали на поверхности, нуждаясь только в подтверждении.
— Так, так… — произнес Савенко. — Значит, ты собирался списать в расход не только меня, что было очевидно, но и Оксану. Иначе шума тебе не избежать. И детей. А я, как понимаю, должен был выступить в роли убийцы? И премьера, и собственной семьи?
Алекс молчал, только смотрел виновато, точно нагадивший посреди комнаты щенок.
— Не заставляй меня стрелять еще раз. Патронов тут достаточно, а яйца у тебя всего два, и мне так хочется их отстрелить, что ты себе просто не представляешь! Давай-ка, родной, откройся, как на последней исповеди!
Алекс посмотрел на обвисшего, как пустой костюм аквалангиста, напарника, лицо которого приобрело синюшный оттенок из-за кровопотери и пережатого горла. Потом опять на Савенко, сидящего в нескольких метрах от него, на «Глок» с «глушаком», направленный точно в его причинное место. И под напором страха, небезосновательного страха, надо сказать, последние плотины в сознании, удерживающие его от окончательного предательства, рухнули.
И чем больше он говорил, тем спокойнее и увереннее себя чувствовал, ему казалось, что между ним и Сергеем протягивается тоненькая ниточка сопричастности. Как будто бы Савенко, услышав подробности плана, сможет оценить его не как жертва, а как профессионал, с точки зрения логики и красоты замысла и качества исполнения задуманного. Впрочем, ожидать чего-либо другого, например, чего-то вроде раскаяния, от человека, считающего мораль производной от политической необходимости, и не приходилось.
Наблюдая, как с каждой произнесенной фразой из жалкого обделавшегося человечка вылупляется тот самый супермен с тремя рыжими волосинками на беспородном носу, наделенный правом казнить и миловать по своему разумению и по приказу своих хозяев, Сергей вдруг понял, что у их разговора будет только один финал. Финал, безрадостный для обоих, но фатальный только для одного из них.
Он даже прослушал начало рассказа Алекса — в принципе, в несколько укороченном варианте Алекс все это уже излагал, и включился только, когда тот, ухмыльнувшись здоровой частью лица, сказал:
— В каком-то смысле ты скорректировал наш план. Найди мы того, кого искали, и никто бы не стал огород городить. Твой донор, Сергей Савенко, и биографию имел попроще, и был, не в обиду покойнику сказано, человек попримитивнее. Но ясный был человек. Дали бы ему денег чуток, пригрозили бы творческой биографией — и все. Спекся бы Серега, как баклажан на гриле — до полного размягчения. И отстрелялся бы с превеликим удовольствием.
— И помер бы там же, на чердаке, — поддержал монолог Савенко. — Так ведь? А, Алекс?
— Да чего уж тут скрывать — помер бы, — согласился Алекс. — И мир бы не зарыдал, уж поверь.
— Так он бы и по мне не зарыдал. Миру в общем-то плевать.
— Здраво мыслишь! — подтвердил Алекс. Щепка в его щеке уже смотрелась естественно, как будто бы всю жизнь там и торчала. Капля крови, выступившая вокруг нее, загустела и начала присыхать. — Ты пойми меня, Сергей Савельевич, на мой вкус — ты мужик правильный, я бы с тобой водки выпил. И в разведку бы пошел!
Савенко на секунду утратил контроль над собой — брови удивленно взлетели вверх.