Непейвода выбросил недокуренную папиросу и скрылся в аллее.
Антон сплюнул под ноги, растер плевок подошвой с таким ожесточением, словно это был Непейвода и от него следовало оставить мокрое место.
Пелена дождя делала нерезкими высокий забор, гараж, полигон, здание казармы и дома для преподавателей школы «Валли».
«Мерзкая погода, больше характерна для Британии, нежели Прибалтики». – Эрлих поежился, поднял воротник плаща, двинулся к главному корпусу. Шел чуть прихрамывая, спеша поскорее оказаться под спасительной крышей.
Лекцию о ландшафте Придонских районов, которые с недавних пор интересовали начальство, Сигизмунд Ростиславович уложил в положенные два часа. Занятия прошли в длинной, как пенал, комнате с портретом вождя рейха, плакатами цитат из «Майн кампф», рисунками знаков отличия военнослужащих Красной Армии, видов советского вооружения, (в том числе новейшего ракетно-минометного, прозванного «катюшей»).
В нарвской школе обучались более сотни курсантов из числа пленных и завербованных на оккупированной территории. Среди обучающих преобладали люди русской национальности. В конце зимы в лагеря вернули месхетинских турок, татар, чьи соплеменники после заброса перешли на сторону противника.
Курсанты овладевали всем, что могло пригодиться при выполнении заданий: стрельба по движущимся мишеням, минирование железнодорожных путей, рукопашный бой, подрыв столбов электрической и телефонной связи, отравление воды в колодцах, водопроводе. Предостерегали от прихода после приземления в НКВД, что приведет к немедленному расстрелу, репрессиям в отношении членов семьи, советовали покончить жизнь самоубийством.
В конце дня зачитывали сводки с Восточного фронта, напоминали о силе германского оружия, называли цифры сбитых самолетов, разбомбленных танковых колонн противника, разъясняли стратегию, тактику вермахта. Курсантам вдалбливали правила паспортного режима в Союзе, цены на продукты в магазинах и на рынках, стоимость проезда в городском транспорте, обучали, как и где устраивать тайники для оружия, денег, кого и каким способом вербовать.
Эрлих предложил начальству последние уроки проводить на плацу: «Курсанты устают и не в силах ничего воспринимать. Преодоление полос препятствий, освоение штыковых и кинжальных ударов, ползание по-пластунски взбодрит».
Совет не нашел понимания, и Сигизмунд Ростиславович смирился, когда курсанты чуть ли не хором жаловались на головную боль, в пустых глазах стояло желание поскорее свалиться в казарме на койку. Эрлиха остановил скрип, Сигизмунд Ростиславович поднял голову и понял, что это флюгер на крыше жаловался под ветром.
«Имелись ли подобные в Питере? Не помню. Не было их на моей Преображенской…» Память хранила лишь отдельные эпизоды пережитого, например, списывание на контрольной в кадетском училище; драку в юнкерском с однокурсником; влюбленность в актрису цирка; стуженую ночь в конце октября семнадцатого, когда мерз в подворотне; поспешное бегство из Хоперского хутора; неудачу вернуть ценности; ранение на Волге. Из прошлого выплывали угрюмый с всклокоченной бородой старый казак Селиван, однорукий главарь отряда…
До учебного корпуса было уже два шага, когда навстречу попался курсант в красноармейской гимнастерке, пилотке со звездой из зеленой эмали – привыкать к ношению советского обмундирования было одним из предложений старшего инструктора Эрлиха.
– Здравия желаю!
Эрлих на приветствие ответил кивком.
«Забыл добавить слово «товарищ». По крайней мере, хорошо что не назвал господином или герром».