Осторожно, двери закрываются

Черт с ним, с этим старым педиком Грегом. Пусть спит спокойно. Кстати, поговаривали, что помер старина Грег в постели с молодым любовником.

Нечего им, Катьке и Вале, знать про Магду, гладкую, полнолицую чешку, похожую на лакированную, с картинки, корову. Белолицую и лупоглазую яркую брюнетку с большими коровьими ресницами. Глупую и очень хозяйственную. От ее прилежности и педантичности его просто тошнило. Как тошнило от запаха чесночного супа с копченостями, от кислого запаха тушеной капусты, от вида кнедликов в супе и в той же капусте. Ее квартира напоминала конфетную коробку с бомбошками. Везде были эти бомбошки, везде – на шторах, на скатерти, на полотенцах. Бомбошки и сладкий конфетный запах. Магда была хозяйственная, ответственная и очень занудная. Почему он продержался возле нее так долго, почти полтора года? Да потому, что совершенно не на что было жить. Впрочем, это не оправдание для нормального мужика. Только был ли он тогда нормальным мужиком? Грег уже вел себя странно, подолгу не отзывался на телефонные звонки, а если и брал трубку, то тут же, ссылаясь на занятость, сворачивал разговор. Он оставался должен Свиридову, какие-то пару тысяч долларов, но тогда и это помогло бы. Не спасло бы, но прилично выручило. А потом Грег его кинул. Писать он забросил. Во-первых, кому это надо, а во-вторых, именно тогда, в тот солнечный март, его в первый раз накрыла черной, непроницаемой пленкой депрессия. С художеством, как ему казалось, он завязал навсегда. Мотался по Бруклину и Брайтону, разгружал какие-то коробки в продуктовом магазине, но вскоре свалился с открытой язвой. Вот тогда Магда и забрала его к себе. К ее чести, выходила, откормила, отпоила теплым молоком и разведенной бехеровкой, в волшебные свойства которой свято верила. И, странное дело, язва довольно быстро зажила. И самое главное – он отлежался. А как только пришел в себя, Магда тут же заговорила о женитьбе. Каждый день, каждый час она начинала эти кошмарные разговоры. Каждый день она убеждала его, что надо идти в мэрию. «Вдвоем легче выжить», – как заведенная, повторяла она.

Правда в ее словах, конечно, была. Свиридов много раз наблюдал, как семейные пары или просто сожители, давно и откровенно ненавидящие друг друга, с искривленными от брезгливости, отчаяния и раздражения лицами, продолжали совместное существование. Деваться было некуда – один не потянет квартиру и пропитание. Вот и приходилось терпеть. «Бедолаги, – думал он. – Несчастные люди! Да лучше сдохнуть, чем так».

И нате, попал. Никогда не говори «никогда» – золотые слова.

Терпел, а что было делать? Был еще слаб, работать не мог, но все же свалил, достала она его окончательно, да так, что он подумывал об убийстве, нет, честное слово! Было пару раз, было, когда она заводила про мэрию или подсовывала ему под нос каталог со свадебными нарядами. Сейчас шарф на шею и – потуже, потуже! Так, чтобы захрипела. А потом сразу в участок. В его положении тюрьма окажется раем. Потом понял, как близок к краю, и испугался до дрожи. Бежать! Спасать свою шкуру – и Магдину заодно.

Но самое смешное, что спустя пару месяцев эта чертова дура нашла его и сунула под нос какие-то бумаги. Оказалось, счета за уход и лечение. Как же он ржал!

Ладно, проехали.

Не надо Валентине с Катей знать и про бедную Ленку из Пскова, хорошую и несчастную бабу. Ленка приехала в Штаты на заработки, только рабочая виза закончилась сто лет назад, и она стала нелегалкой. Полиции бедная Ленка боялась как огня, покрывалась бордовыми пятнами, увидев стража порядка. Страдала на этой почве страшной мокрой экземой и по ночам стонала от боли. Свиридов уговаривал ее уехать домой, к родителям и к детям, но она упрямо отказывалась, говорила, что больше сюда не въедет, а деньги нужны позарез! Да, деньги были нужны, пенсионеры-родители, двое сыновей, в стране бог знает что. Ну не так же их зарабатывать!

Свиридов тогда снимал квартиру в Боро-Парке на жуткой улице с темными зловещими домами. Район заселяли религиозные евреи, Свиридов их называл пингвинами. Они и вправду были похожи на пингвинов – черные лапсердаки, черные брюки и белые рубашки. Да и семенили они как пингвины. Пингвины держали магазины – убогие, темные, неотапливаемые, набитые копеечным, помоечным дерьмом. Мужчины сидели в лавках, а их женщины, унылые, с опущенными долу глазами, в одинаковых париках и длинных юбках, непременно беременные, наводили тягучую, нудную тоску.

Квартира была маленькой, темной и страшно холодной. Спал Свиридов в стариковской фланелевой пижаме и старом свитере, но это не спасало. Проснувшись, он долго лежал с закрытыми глазами – открывать их, смотреть на свет божий и начинать жить ему не хотелось.