Осторожно, двери закрываются

Не удалось. Переспал. В его возрасте столько не спят, это в молодости можно дрыхнуть день напролет, а здесь перебор. Может, пройтись, прошвырнуться по центру, по любимой когда-то Ордынке, Пречистенке, по Садовому? Дойти до Арбата, зайти в какой-нибудь бар, взять виски или джин, а можно хорошего коньяка, например «Хайн», только вряд ли он будет. Хотя нет, здесь, в Москве, есть все, что пожелаешь. Раздумывая, подошел к окну. Нет, не пойдет, неохота – дождь и ветер, погода испортилась, вылезать не хотелось. Пощелкал пультом, с интересом послушал какую-то дичь, политическое ток-шоу, удивляясь и возмущаясь откровенному, наглому вранью. Исплевался и изматерился, выключил и со злостью отшвырнул пульт. Ужас. Просто кошмар, что они вытворяют. Как же противно все это слушать. Бедный, оболваненный народ.

Выключил свет и закрыл глаза. Что осталось? Далекое Пятницкое кладбище, мама, баба Катя и дед Исай. Все, больше у него здесь никого. Стаса давно нет, Вити Рыжего тоже. А Стас был моложе его. Порылся в чемодане в надежде отыскать снотворное. Нет. Не взял, идиот! От насморка взял, от брюха, от горла. А снотворное – нет. Как бы сейчас оно пригодилось! Ну ладно, будем считать слонов или кого там считают?

Ну и пошло-поехало. Какие слоны. Снова накрыло.

Мальвина. Эту чертову куклу с голубыми волосами он сразу назвал Мальвиной. Маленькая старая Мальвина с морщинистым хитрым личиком, с голубыми наивными глазками, с нарисованными домиком бровками и сморщенным, скукоженным, ярко накрашенным ртом. Как он ее ненавидел! Так же, как и ее дурацкую Шарлотт, эту чертову болонку, злющую и брехливую. Правда, с Шарлотт они потом подружились, точнее, примирились друг с другом. Это было после исчезновения Грега, Магды, Лены и Алки и полного осознания окончательного краха всей жизни. Именно тогда он нашел в газете это объявление.

Все просто до некуда – прогулки с собачкой три раза в день, минут двадцать или чуть больше, как дело пойдет. У собачки – так и было написано – чудесный, дружелюбный нрав. Словом, она прекрасна. И телефон.

Решил позвонить ради интереса, чтобы развеселиться, – любопытно, сколько платят за прогулку на свежем воздухе в компании славного зверя? Собак он всегда обожал.

Ответили скрипучим старческим и очень кокетливым голосом:

– Мистер Свиридоф? Ок, жду вас завтра к двум часам дня на собеседование.

На собеседование! Стало еще веселее.

Подумал: «Был бы смокинг, точно бы надел. Бабка, кажется, непроста». Да и адресок будьте любезны, Саттон-Плейс, неслабо. Знаковое местечко, простые и бедные там не живут. Но смокинга не было, а были джинсы с рубашкой.

И дом, и подъезд надежды оправдали: привратник в ливрее, мрамор и бархат, лифтер. Офигеть.

Дверь открыла чернокожая горничная, разумеется, в униформе.

В огромную, в шелке и хрустале прихожую выскочила мелкая сявка – белоснежная, кудрявая и лохматая. Затявкала и зарычала, как заводная. Он в испуге отпрянул.

Вскоре выкатилась и сама мадам, вернее, миссис. Миссис Эббот, Дженни Эббот, вдова мистера Эббота, известного, как позже выяснилось, банкира и финансиста.

Квартира поражала простором и великолепием, ослепляла богатством и роскошью. На роскошь ему было наплевать, а вот картины на стене… Здесь он остолбенел. Подлинники. Все подлинники, в этом сомнения не было. Антуан Ватто, Жан Лиотар, Джованни Каналетто. И даже Рокотов, боже мой!

Миссис Эббот наблюдала за ним с неподдельным интересом:

– О, вы, кажется, разбираетесь?

– Я художник, – скромно потупился он. – И да, разбираюсь. Простите мою нескромность.

Она, видимо, его зауважала. Предложила чаю – небывалое дело! Ну и пошел разговор. Оказалось, что мистер Эббот скончался десять лет назад, детей у них не было. Дженни и не скрывала, что детей не хотела. Коллекционером был муж, только XVIII век, такая причуда, а ей, простой девчонке из далекой провинции, дочери рыбака, все это было до фонаря.

На стенах висели портреты и фотографии молоденькой Дженни. «Хорошенькая, – подумал он, – по-американски хорошенькая: миленькие кудряшки, вздернутый носик, наивные глазки, губки бантиком. Типичная Мэри Пикфорд. Таких обожают и опекают всю жизнь».

Жизнь они с супругом прожили безбедную: норковые манто, бриллиантовые диадемы, высшее общество, путешествия в Париж на уик-энд, рестораны, премьеры. Ну и утешение на старости лет – злющая тявкающая шавка Шарлотт.

По субботам миссис Эббот принимала гостей – искусствовед Шарли с цветастым, от Эрме, платочком на дряблой хилой шейке, миссис Валерия Доу, молчаливая и болезненно толстая дама, жена друга покойного мистера Эббота, известная в шестидесятые певичка Маргарет, тощая, мосластая и голосистая, ну и «пара гнедых», как он их называл, – семейство поляков Рошальски, дальняя родня покойного мужа. Высокие, длинношеие, похожие на старых, потертых жирафов. Да, иногда приближенная к телу массажистка Орни, славная в принципе тетка, единственное живое существо. С ней Свиридов даже подружился.