Осторожно, двери закрываются

Ну и, конечно же, бабкину квартиру мы отдали им. А что было делать? Как разместиться в нашей халупке? Да и жить с таким зятьком, как понимаешь, мы не хотели. Он был приезжим из города Рыбинска, жилья в Москве у него не имелось. А вскоре Катька родила Галочку, и очень быстро ей все стало понятно. Игорь дома почти не бывал – к чему ему слушать плач ребенка и жалобы жены. Денег в дом не приносил, и мы, как могли, тянули и Катьку, и Галочку. Олег не работал и каждый день – каждый день! – как на работу, ездил в Чертаново, сидеть с Галочкой. Катька пошла на работу.

Слава богу, через два года этого Игоря она выперла. Но легче не стало – Катька пашет, Олег ездит к внучке, я работаю с утра до вечера. В общем, все крутятся как белки в колесе. И вот тогда я пошла в аудиторы. Окончила курсы, набралась знаний, а потом и опыта и через несколько лет стала хорошо зарабатывать. Правда, и пахала, как конь на пашне, страшно уставала, плакала по ночам. Олег очень переживал, что на мне такая нагрузка.

Ну что поделать – такова жизнь, мы не роптали. Только я все больше и больше удивлялась своему мужу – так любить внучку и так помогать дочери. Заметь, не кровным внучке и дочери! И была ему благодарна, и любила его еще больше. Кстати, глупую Катьку он ни разу не попрекнул. А я, признаюсь, попрекала.

И с тобой – помнишь? Он возил тебя на секции, на плавание, фехтование, пока ты не подрос и не стал ездить сам.

И еще – он всегда, всегда меня жалел! И очень переживал, что я зарабатываю, а не он, мужчина.

Ну и еще, сынок. Только мы чуть пришли в себя, как пришло письмо от его бывшей. В нем она сообщала, что умерла Оля. Вернее, погибла. Погибла от передоза. Олег почернел. Перестал спать. Винил себя – где был он, когда дочь пропадала. Я утешала его как могла – его вины в этом не было. Но он страшно страдал и рвался на Олину могилу – попросить прощения. А все не получалось, не складывалось – то у Галочки грипп и она не ходит в садик, то в садике корь, карантин. То Катька в командировке, то у тебя соревнования и тебя надо везти в Нижний, помнишь? То у меня проблемы, то еще что-нибудь. Да и такая даль, Владивосток. И деньги на билеты нужны. А деньги зарабатываю я. И он стеснялся: «Лучше ты поезжай на море или помоги Катьке, пусть она едет с Галочкой, море детям на пользу». В общем, съездить на могилу дочери не получалось, и это его страшно мучило.

В целом гневить бога было нельзя – жили мы непросто, но хорошо, дружно. Любили друг друга. У Катьки все постепенно налаживалось, и появился мужчина. Галочка росла и радовала, чудесная девочка. Ты тоже вырос замечательным, умницей и красавцем. Отец тобой очень гордился.

Квартира у нас была, машина – не слишком люкс, но ездила, и мы довольны. Денег не то чтобы не хватало. Мы не голодали, покупали одежду, могли позволить себе кое-что. Конечно, хотелось большего, но уж как есть. А то, что не без проблем, не без сложностей – так у кого по-другому? Да не дай бог, что бывает на свете! И нечего бога гневить.

А ты вырос. Стал совсем взрослым, разумным, толковым, серьезным.

Поступил в институт – все слава богу. Мы понимали, что человек ты крепкий, надежный. И верили в то, что ты будешь успешен.

Так оно и сложилось. Но… Вот тут появляется это маленькое, совсем незначительное на первый взгляд «но», почти незаметное поначалу.

Дело в том, что до поры ребенок думает, что его родители – небожители, их не обсуждают. Но приходит время, и у него постепенно открываются глаза, он начинает наблюдать, потом понимать и оценивать поступки отца и матери.

Подросток всегда агрессивен, априори готов осуждать родителей и даже на время перестает их любить. Это, по счастью, довольно короткий отрезок времени. В юности, а уж тем более в зрелом возрасте, когда человек уже набивает свои личные шишки и делает непростительные ошибки, он начинает понимать родителей. Знаешь, как говорят: сначала дети любят, потом ненавидят, а потом жалеют своих родителей. Точнее не скажешь, у меня все было так же.

Так вот, мой родной. В детстве мы просто тебя жалели – зачем ребенку знать о наших проблемах? В юности… В юности, наверное, боялись. Боялись рассказать, объяснить, боялись показаться бездарными неудачниками, невезучими бедолагами, аутсайдерами. В этом сложно признаться себе, а уж своему ребенку тем более.

Ты рос упрямым, резким и тоже бескомпромиссным – это в отца. Только бескомпромиссным ты был и по отношению к нему тоже. Даже когда ты молчал, он это чувствовал – например, по твоему взгляду и по твоим коротким, но очень болезненным комментариям, по твоим примерам: «А у Лешки отец владелец банка. А у Меркуловой дом в Марбелье!»

Я-то знаю, что ты не завидовал. Но, признайся, подколоть ты любил. Ты вообще язва, сынок, и сам это знаешь. А твой отец считал эти слова попреком. Мужчины ведь слишком прямолинейны, не чувствуют, не понимают нюансов, не улавливают настроение. И все это откладывалось и копилось.