Вот, собственно, и все, что я хотела тебе сказать. Если честно, даже боюсь перечитывать. Боюсь, что если перечитаю – точно сотру, не отправлю. Да и выглядит все наверняка и сумбурно, и нелепо, и слишком поучительно. А еще занудно и безумно уныло.
Предвижу, как ты схватишь трубку и тут же мне позвонишь – и это я знаю. И скажешь: «Мам, что за пафос? Что ты решила меня поучать? Воспитывать надо было раньше, сейчас поздновато. Ну и вообще, у меня столько проблем, а ты с такой вот, прости, хренью: «Не уважаю, не прислушиваюсь, не считаюсь».
В конце концов, мама, человека судят не по словам, а по делам. Твои ведь слова? Ты любишь их повторять. Я тоже просил бы судить меня по делам. А не по тому, что якобы написано у меня на лице.
Все, мам! Что тебя стукнуло, не понимаю. Искренне не понимаю, прости! И задумываться над этим нечего. Я где-то слышал или читал – от своего ребенка всегда ожидаешь большего, но я такой, какой есть, каким меня воспитали. И забочусь о вас, как могу. Может, и плохо. И люблю вас, как умею. Прости.
В общем мам, ты меня удивила! Признаюсь, не ожидал. Но все, тема закрыта. Я все списал на твое настроение, ну или там, не знаю, на плохое самочувствие».
Я права, сынок? Так все будет? Мне кажется, ты улыбнулся! И твои раздражение и напряжение чуть-чуть спали.
Я очень люблю тебя, сын. Очень. И ничего у меня нет дороже, чем мои дети. Ну ты и сам отец, все понимаешь.
Просто мне кажется, это неверно, неправильно, бояться реакции своих детей, когда речь идет о главном, о том, что тебя мучает и не дает тебе покоя. Вполне возможно, что я ошибаюсь. Но мы же самые родные люди, правда? А значит, имеем право?
С любовью, нежностью, уважением и надеждой на то, что ты все понял правильно.
Все, отправляю. Буду ли я об этом жалеть? Думаю, да. И почти сразу. Ну, все. Отравляю. Уф…
Мама».
В кабинете было почти темно – поздние сумерки. Дождь не унимался неделю, на окнах расплывались, распластывались капли дождя. Ноябрь – самый тоскливый и гнусный месяц.
Темный кабинет-аквариум освещал только монитор компьютера.
Высокий мужчина встал из-за стола, потянулся, разминая мышцы, расправил плечи, пощелкал пальцами, подошел к окну. Брезгливо поморщился, вглядываясь в темную улицу. Мерзко. Ох, как мерзко на улице. «Так же, как и на душе. Да, мам. Ты даешь, – раздраженно подумал он. – И главное, вовремя! Как вовремя, мам. Ты прям подгадала – когда мне хреново так, что хоть святых выноси. Вот позвонить бы тебе и все выдать, наорать на тебя. Правильно говорят – родителей надо воспитывать».
Не включая свет, он прошелся по темному кабинету, сел в кресло, закрыл глаза и потер ладонью лицо.
А ведь по всем фронтам фигово, по всем азимутам. Кажется, начинается головная боль. Нормально, при таких «веселых» делах. Сегодня вообще сплошные расстройства. Сначала скандал с заказчиками, потом ссора с партнером, а дальше выяснения с замом.
Ну а про семью… Там все плохо давно, если честно. Все это длится сто лет, и неприятности на работе тут ни при чем. И нечего себя успокаивать, что это кризис семи лет, который переживают все, и все скоро наладится. Не наладится. Он это знает, вернее, чувствует.
Разваливалось все постепенно и сначала не очень заметно – ну поругались, ну поорали друг на друга, ну подулись и разошлись по разным углам. Ну не разговаривали дня три, и такое бывало. А потом все окончательно развалилось. Окончательно и бесповоротно. И он, и жена – не из тех, кто уступает, обоих душит гордыня. А семья – это ведь постоянные уступки и компромиссы. «Как у родителей», – вдруг подумал он и сам удивился такой мысли. А они с женой ничего не делают, чтобы семью сохранить. Наоборот, они даже с неким интересом, как бы со стороны наблюдают за ее медленным умиранием.
С неохотой выбравшись из низкого удобного кресла, он снова подошел к окну. Мысли путались. И еще он очень устал. Такой неудачный день, да еще мама с ее дурацким письмом. Он подумал про письмо и расстроился – как поступить? Проще всего сделать вид, что ничего не было. Что маме нужно? Чтобы он прочел. Он и прочел. Что еще? Обсуждать все это смешно. Вступать с ней в конфликт – тем более. Пыл его уже прошел, гнев поутих. Да и маму он любил и жалел и еще безмерно уважал. Да, просто «сделать вид» – это будет самое умное.